За столами сидело в общей сложности человек двадцать, в основном они орудовали ложками в глиняных мисках, ели кто суп, а кто кашу, и только двоим, видимо, побогаче, хозяйка принесла на больших кусках подсушенного хлеба дымящееся мясо. Однако же и выпивалось немало: взрывы грубого смеха становились все раскатистее.
Входная дверь приоткрылась, впустив поток холодного воздуха, от которого затрепетало пламя факелов, и в таверну вошел монах в черной рясе. Он откинул капюшон, открыв немолодое, красное от холода лицо, и огляделся. Все лавки были заняты. Тогда он внимательно посмотрел на Альберта, подпиравшего локтем щеку, и тихо шепнул что-то хозяину гостиницы. Тот развел руками и молча кивнул на кучу соломы в углу. Помявшись, монах направился было туда, но Альберт окликнул его и жестом пригласил за свой стол, попутно ухватив хозяина за рукав.
– Еще один табурет! – сказал историк, с любопытством разглядывая странника. Возвращаться в комнату не хотелось, а скоротать время с монахом, судя по лицу, не обделенного интеллектом, было бы занятно.
– Садись. Откуда ты? – спросил Альберт. – Выпьешь вина?
– Спасибо, благородный рыцарь. Если вы угостите меня вином и хлебом, я обязательно помолюсь за вас в своем монастыре. Я из аббатства бенедиктинцев недалеко от Тура.
Альберт прикинул, что монах прошел от своего монастыря километров сто, если двигался на запад вдоль реки.
– Неблизкий путь ты проделал пешком… И как тебя зовут?
– Меня зовут Валентин, я богослов и философ. А путь свой я проделал на осле. И надеюсь, этой ночью его не украдут из стойла, и я смогу продолжить намеченный путь, – ответил монах, принимая из рук хозяина кружку с горячим вином.
– Куда держишь путь?
– Хорошо с холода выпить горячего вина с гвоздикой и корицей… – пробормотал Валентин, когда хозяин навис над столом в ожидании заказа. – Подай мне мясную похлебку, если таковая имеется, а если нет, то какой-нибудь каши.
– Принеси-ка ему бобов с салом и сырный пирог, как приносил мне, – добавил Альберт. – Я угощаю.
Валентин прижал губы к кружке и долго пил маленькими жадными глоточками. Блаженно прикрытые глаза застилал душистый парок.
– Три дня прошло с тех пор, как я покинул аббатство, – наконец произнес он уже другим, потеплевшим голосом. – К счастью, ни разбойников, ни англичан на своем пути я не встретил, хвала Господу нашему.
– А куда путь-то держите? – Альберт сам не заметил, как под действием неуловимого обаяния монаха сбросил напускную грубость рыцаря и перешел на 'вы'.
Богослов замешкался, виновато опустил глаза и ответил: