Двигались через чащу, и в ее мраке на Альберта навалились страшные образы прошедшего боя. Чужая кровь топила его, он морщился и непроизвольно постанывал. Спутники не удивлялись, полагая, что капитан ранен. Однако в седельной сумке нашлась фляга с белым вином, и это несколько привело Альберта в чувство. А потом и вовсе что-то изменилось, словно лопнул в голове какой-то предохранитель, и Альберт неожиданно успокоился. Кошмары отступили, навалилась сильнейшая усталость, и мучило теперь только тело. От стремительности дневных событий, от смертельной рубки в монастыре, а также от долгого пребывания в седле ледяной ночью – от всего этого залихорадило, и отяжелевшая голова опускалась на грудь. Лишь боль в левой руке не давала окончательно погрузиться в сон. Конь брел через лес, предоставленный сам себе, а всадник, выпустив поводья и уперев руки в седло, отдался мерному покачиванию. Альберт не раз припадал к гриве, глаза закрывались в полусне, а черные, сливающиеся с тьмой деревья, окружавшие маленький отряд, то и дело цепляли мокрыми ветками. Начавшийся было дождик закончился, но холод совсем сковал.
Через некоторое время лошадь остановилась. С трудом подняв голову, словно в тумане Альберт разглядел двухэтажный бревенчатый дом, окруженный каменной изгородью. На одном из столбов, когда-то держащих ворота, догорал чадящий потрескивающий факел.
– Постоялый двор! – воскликнул Уильям.
– Точно, – донесся довольный голос Гроуса. – Здесь еще есть гостиницы, не то что в Бретани.
– Страшное место эта Бретань, – добавил сержант. – Я ведь тоже там воевал, и это такое место, где не найдешь ни ночлега под крышей, ни вина.
Проехав во двор мимо гниющих на земле останков деревянных ворот, беглецы спешились и направились к таверне. Сержант громко постучал кулаком в дверь, над которой висел пучок остролиста для защиты от молний и злых сил, и на шум открылось маленькое окошко. Но хозяин не спешил отпирать дверь, и лишь после угроз Гроуса ее сломать и обещания Альберта заплатить им открыли, порядочно повозившись. Радости от прибытия постояльцев на сером лице хозяина, квадратном из-за широких скул, не возникло, он что-то недовольно гудел переломанным носом, однако же не пытался оставить незваных гостей без крова и пищи. Кровь на доспехах усилила задавленный страх в его глазах.
Как и ожидалось, внутри было очень грязно, темно и холодно. Пахло горелым маслом, топленым салом и еще чем-то неприятным, а тусклый свет шел только от камина, где догорало несколько тощих дровишек. Торцом к огню на козлах лежала широкая столешница из досок, сбитых ржавыми скобами, а по бокам вытянулись две лавки. У стены рядом с дверкой на кухню стоял грубо сколоченный буфет, для прочности окованный тонкими железными полосками, и в нем рядком стояли глиняные кружки. Таверна была почти пуста, лишь за маленьким столом в углу уткнулся лицом в столешницу монах какого-то нищенствующего ордена. Перед ним стояла пустая фляга, а к стене был прислонен посох с крестом. Выцветшая ряса его была настолько истрепана и истончена, будто сшита из паруса Летучего Голландца.