В световом году (Кублановский) - страница 49

сам себе кажусь допотопной тенью
с неизбежной сумкою на плече,
неподъемной, с книгами, дребеденью.
И всё слабже помню друзей и весь
солидарный путь свой совместный с ними
теми, кто, кажись, и сегодня здесь,
но уже другой, о другом, с другими.
Колер осени охра, левкас и йод
за привычно скудным дождем и дымом —
то клубится топь торфяных болот
под каким, не сбиться б со счету, Римом.

«Жизнь прошла, вернее, пробежала…»

Жизнь прошла, вернее, пробежала
в стороне — пространства визави,
из которой выдернули жало
напоследок жертвы и любви.
Дело даже не в цене вопроса,
пресловутом бегстве с корабля…
Как с тобою нынче без наркоза
поступили, отчая земля.
Но ярчают, скрашивая дни нам,
гребни рощ окрестных; на поклев
к начинающим буреть рябинам
прилетело много воробьев,
видно, тоже попривыкших к вони
торфяных распадков в сентябре.
И тоскуют скрипки Альбинони
у меня в нетопленной норе.

РОК

Рок отнимает порой отвагу,
выстроив в нерасторжимый ряд
то как совки занимали Прагу,
то как бомбили янки Белград.
Обзаводиться пора регланом.
Время ввело меня в ближний круг
или, вернее, берет тараном
разом на жалость и на испуг.
Пижма пожухла, в отсветах медных
тучки с вихрами своих седин
плюс красноватая аура бедных
и утонченных здешних рябин.
Ношей ли крестной Царь Небесный
землю родную благословил —
только на ней необъятной тесно
от безымянных отчих могил.
Ох, из спрашивавших что делать
лохов не уцелел никто.
Нынче хочется отупело
крикнуть мысленное: за что?
И в тишине наступившей снова,
той, при которой слышны сердца,
вдруг зачерпнул я из торфяного
и хрустального озерца.
Пью — и чувствую, что на мушке,
сам себе снайпер, шепчу: держись.
Словно в запаснике, в черепушке
ветхой моей сохранилась жись.
Так что, можно сказать, до срока
тоже стал я, ни дать ни взять,
легендой отечественного рока,
можно сказать.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

И стану просто одной звездой

И. Б.
Враз агрессивный и покорный,
больную лапу волоча,
трусит трезорка беспризорный,
как будто в поисках врача.
Открытый космос открывает
нам глубину за глубиной
и вихрь ветвями помавает
над непокрытой головой…
Но сердце сердцу знает цену,
когда в арктическую даль
Фритьофу Нансену на смену
отчалил Амундсен Руаль.
Схож с галактической омелой,
возможно, был в минуту ту
наш шар земной заиндевелый,
закатываясь в темноту.
А я подумал на террасе,
придя со станции домой,
о двуединой ипостаси
любви — с бедой.
О том, что тоже закатилась
моя судьба на трети две
и звездочкою закрепилась
душа собрата в синеве.
Чего у жизни не отнимешь,
так это на погосте меж
завороженных сосен финиш,
бивак, рубеж.

«Ну не какой-нибудь залетный небожитель…»