Когда Ивонна — учительница, о которой идет речь — уезжала в Париж, между ней и Жильбером ни о чем не было договорено. Им было приятно проводить вместе время, вот и все. Ивонне не нравилась здешняя жизнь, ее притягивал Париж. А так как ни о каких чувствах между ними не было и речи, то и разлуке их, казалось, ничто не могло помешать. Ивонна и Жильбер изредка обменивались письмами. Самыми обычными дружескими письмами. И первое письмо, пришедшее в санаторий, тоже мало чем отличалось от предыдущих. Но в нем уже появились какие-то, пока еще еле заметные, новые нотки. Во всяком случае, заметные для Жильбера, так как он ответил в тот же день и меньше, чем обычно, задумывался над словами. Учительница, которую Жинетта встретила в Париже, была Ивонна. Девочка рассказала ей о болезни Жильбера… Не прошло и трех дней, как Жильбер снова получил письмо. Никакое солнце в мире не могло принести столько пользы здоровью Жильбера, сколько это письмо. С тех пор Ивонна и Жильбер ежедневно обмениваются письмами.
— Вы не представляете себе, как она выросла в Париже, — не без гордости говорит Жильбер. — Вот, почитайте.
Дэдэ берет письмо и с сияющей улыбкой читает место, указанное Жильбером, старательно закрывая пальцами верх страницы и загнув ее снизу, чтобы никто не мог прочесть «запретную» часть письма.
— «Знаешь раньше меня пугала партия, пугала политика — все это казалось мне слишком суровым, сухим. А здесь, в Париже, о вас и о героической борьбе докеров столько и с таким уважением говорят, и я жалею, что уехала. Хотя, останься я там, я так бы ничего и не поняла. Мне многое не нравилось, было как-то неуютно и страшновато от того, что ты весь поглощен работой и у тебя, как мне казалось, не остается времени для личной жизни. Во всем этом я несправедливо обвиняла партию, хотя на самом деле это было вызвано необходимостью вести жестокую борьбу, правда ведь? Как ты сам знаешь, мешало мне еще то, что я не из рабочей среды. Работнице все это легче попять, чем мне. Ну, а в Париже помогло то, что я сумела ко всему подойти с более доступной для меня стороны. Вначале я посещала главным образом «Мютюалитэ». «Зимний велодром» мне меньше нравился. В зале «Мютюалитэ» партия кажется по-настоящему живой, я хочу сказать близкой, родной. Конечно, и на «Велодроме» она такая же близкая, теперь я это поняла, но в «Мютюалитэ», знаешь, руководители тут же, совсем рядом с тобой, на трибуне. Ты видишь их лица, наблюдаешь за их привычками, и у тебя такое чувство, будто это твои близкие знакомые, с которыми ты проводишь вечер, ведешь задушевную беседу. Марсель