— Вы уж на нас не обижайтесь, — сказал начальник первого отдела, забирая у него приглашение и пряча в сейф.
Кутельман кивнул, — не обижаюсь.
Кутельмана не пустили за границу ни разу, ни на одну научную конференцию, приглашения копились в первом отделе университета, и он даже не обо всех знал. Кроме преподавательской и научной деятельности на матмехе, у Кутельмана было еще полставки по НИС, научно-исследовательскому сектору, в ЦНИИ Крылова. Несмотря на небрежное «полставки», теория оболочек, которой он занимался в институте Крылова, была не менее важная часть его научных интересов, чем кафедральные работы, возможно, более важная часть. Приложение теории оболочек — оборонная промышленность, это танки, самолеты, подводные лодки. У Кутельмана была первая форма секретности, самая жесткая. «Вы уж на нас не обижайтесь…» было нежным флером на грубой очевидности: обижайся-не обижайся, математика-еврея, имеющего отношение к оборонке, не выпустят НИ ЗА ЧТО.
— Ты мог увидеть Ванкувер… а следующий конгресс, возможно, будет в Париже. Я бы полжизни отдал, чтобы увидеть Париж… да и Ванкувер тоже… — мечтательно зажмурился Илья, и лицо у него стало как у Тани в ее первый школьный день, — восторг и недоумение. — Представляю, как тебе обидно…
Кутельман пожал плечами — Илья иногда ведет себя как ребенок! Разве дело в «увидеть»? Конференции — это возможность научного общения, а без научного общения не может быть полноценной науки. Ванкувер, Ницца, Париж… разве можно хотеть того, что ни при каких обстоятельствах невозможно? Ему никогда не увидеть ни Ванкувера, ни Парижа, ни даже Болгарии. Что они все заладили — обидно ли ему?..
— Обидно, досадно, но ладно… — ответил он словами Высоцкого.
Радость от приглашения на конгресс уже была пережита, — в кабинете начальника первого отдела, так что празднование выходило совсем уж формальным, — что праздновать, приглашение в сейфе? — и героем дня или героем обеда был не Кутельман, а дети, первый раз в первый класс.
На расстоянии нескольких минут от Толстовского дома было три школы, две в Графском переулке, одна на Фонтанке. Логично было бы сразу же, без раздумий, отдать детей в школу на Фонтанке, где Фира могла бы за ними присматривать, но тут мнения Кутельманов и Резников разошлись. Кутельманы считали, что присмотр — не хорошо, а, наоборот, плохо. Вредно для формирования характера. У Левы и Тани не должно быть ощущения «блата», они должны чувствовать себя такими, как все, а не учительскими детьми. Фира не настаивала, не обижалась, не доказывала, ее правота — держать малышей под крылом — была настолько очевидна, что она только улыбнулась Фаине и Эмме, как несмышленым детям, и документы, и Левины, и Танины, отнесла в свою школу. Кутельманы еще что-то обсуждали, сомневались, решали, что важней, принципы или соображения удобства, а Таня была уже записана в 1-й «а» класс школы № 206.