— Он был пьяным, еле держался на ногах, — сказала она, дав плачущему ребенку подзатыльник, от чего он заплакал вдвое громче, — в такую-то рань. Как ему только не стыдно. Это он умер в замке? От пьянства, не иначе. Я твержу своему Роже, что с ним будет то же самое, и хорошо бы.
Женщина подхватила ребенка и повернулась к своему домику.
— Откуда он шел? — спросил сержант. — От монастыря или от города?
— От города, конечно, — быстро ответила она. — Будто монахи дадут ему столько вина, чтобы он так набрался.
— Спасибо, добрая женщина, — сказал сержант. — А где все остальные? — спросил он, оглядывая пустую деревню.
— В поле, где же еще, — ответила она, хлопнув себя по выпирающему животу. — Не могу нагнуться из-за этого, вот и остаюсь дома в эти последние дни.
Сержант и юный стражник поехали к городу Ла Бисбаль, по пути встретили еще двух людей; никто из них не видел на дороге незнакомца.
— Дороги были скверными из-за грязи, — сказал один. — До сегодняшнего дня ни пройти ни проехать.
Когда они подъехали к скромной гончарной мастерской Баптисты у дороги в Ла Бисбаль, сержант натянул поводья и спешился.
— Баптиста постоянно там, — сказал он охраннику. — Может, он заметил, с какой стороны шел наш человек к этому скрещению дорог.
— Незнакомец? — спросил гончар. — Какой незнакомец? Здесь никто не проходил, разве что вы имеете в виду того доброго человека, что вернул мне осла.
— Не знаю, — небрежно сказал Доминго. — Когда это было?
— Утром, на второй или третий день после дождя. Бедный осел был весь в грязи. Я был рад увидеть его снова. Этот человек заплатил мне за пользование ослом, хотя по совести мой родственник должен был заплатить ему за то, что он вернул мне осла. Очень прижимистый человек этот мой родственник.
— Этот незнакомец рассказывал что-нибудь о себе?
— Нет. Я спросил, не хочет ли он перекусить, прежде чем продолжать путь, но он сказал, что у него срочное сообщение для епископа, и ушел.
— Пешком?
Баптиста кивнул.
— Откуда он приехал, раз одолжил вашего осла? — спросил сержант, уходя.
— Из Паламоса.
И, узнав имя и род занятий этого родственника, сержант со стражником вернулись в замок, чтобы доложить о результатах и утром ехать в Паламос.
Епископ провел вторую половину дня в апатии. Беспокойно дремал, временами просыпался. Всякий раз, когда открывал глаза, Юсуф, потом сменившая его Ракель поили Беренгера — водой, бульоном, тем, чего ему хотелось. Глотание все еще причиняло ему сильную боль, и после первых глотка-другого он сопротивлялся. Но жар как будто уменьшился на этот третий день, и Исаак не так мрачно воспринимал вид пациента.