— Кто этот брат Пьеро? — вдруг спросил Творец у дежурного ангела.
— Начинающий актер.
— А как его настоящая фамилия?
— Вертинский.
— Этот актер сделал 35 тысяч перевязок, — помолчав, сказал Бог. — Умножьте перевязки на миллион и верните ему в аплодисментах.
Сон и впрямь оказался пророческим — сразу же по возвращении в Москву к Вертинскому пришла большая слава. Он вернулся в Театр миниатюр к Арцыбушевой, причем вернулся не с пустыми руками, а с новым, совершенно оригинальным номером, который назывался «Песенки Пьеро». Никаких ужимок, никаких шуточек, никакой пошлости. Пьеро пел так называемые «ариетки» — простые, сугубо личные песни, столь непохожие на традиционные романсы с «лунными ночами», «пением соловья», «томными грезами» и «красными розами». Ариетки шокировали своей простотой и искренностью. Чего только стоила песня про безногую девочку, заснувшую на кладбище и видящую чудесный сон:
Старой, забытой дороженькой
Между лохматых могил
Добрый и ласковый Боженька
Нынче во сне приходил.
Ноги большие и новые
Ей подарить обещал,
А колокольцы лиловые
Тихо звенели хорал…
«Боженька, ласковый Боженька,
Что тебе стоит к весне
Глупой и малой безноженьке
Ноги приклеить во сне?»
Публика приняла Пьеро очень хорошо. Вертинский в глубине души очень боялся провала. «От страха перед публикой, боясь „своего“ лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать смущение и робость, я пел в таинственном „лунном“ полумраке», — вспоминал он.
На смену первому, «белому», образу вскоре пришел образ черного Пьеро — маска-домино, черный костюм и белый шейный платок. Образ Черного Пьеро остался с Александром Вертинским навсегда.
Публике, уставшей от войны и всего, что было с ней связано, было нужно именно то, что предложил Вертинский, — чувство, простота и немного экзотики. Как приятно закрыть глаза и очутиться в «бананово-лимонном Сингапуре», где нет митингов, войны, беспорядков — только море, солнце и, конечно же, любовь.
По странному, несомненно мистическому совпадению первый бенефис Вертинского в Петербурге состоялся 25 октября 1917 года, в тот самый вечер, когда «революционные» солдаты и матросы занялись разорением винных подвалов Зимнего дворца.
Вертинскому новые порядки пришлись не по душе — «Черный Пьеро» не смог ужиться с «красными арлекинами».
Все началось с романса «То, что я должен сказать», написанного под впечатлением гибели трехсот московских юнкеров. Это одна из самых известных песен Вертинского.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,