— Джингер, идешь ты или нет? — Тот хитро посмотрел на него:
— Я, дружище, не покину корабль, пока не получу забастовочные деньги, — сказал он.
Исследователь Фиппс пришел домой. Он уже обнял своих родителей и теперь вешал пальто в прихожей. Они стояли сзади, ухитряясь выражать недовольство, даже когда улыбались. А ворчливое доброжелательство этих потертых жизнью, ссутулившихся стариков было давно и хорошо известно их сыну. Они по очереди произносили два монолога, которые никогда не переходили в диалог.
— Пойдем в гостиную, Гуси. Там потеплее, — сказала мать. — Ты можешь замерзнуть после корабля. Сейчас принесу чай.
— У нас тут были проблемы с центральным отоплением, вообще-то сейчас оно не требуется: на носу июнь, но было необычайно прохладно для этого времени года. Так сложно стало найти кого-нибудь, когда нужно что-либо починить. Не знаю, что происходит с людьми — всем абсолютно наплевать друг на друга.
— Расскажи ему, Генри, о новом докторе. Ужасно грубый человек. Ни образования, ни манер — совершенно. И грязные ногти — подумать только, обследовать больного руками с грязными ногтями.
— Конечно, во всем виновата эта проклятая война. Она породила на Земле совершенно новый тип человека. Бразилия не дает ни единого повода думать об истощении ее ресурсов, а тем временем правительство…
— Генри, бедный мальчик не хочет слушать о войне сразу после возвращения домой. Они даже начали вводить ограничения на продукты! Они пичкают нас одной пропагандой, по телевизору ничего, кроме пропаганды, не показывают. Вдобавок снизилось качество товаров в магазинах. На прошлой неделе я вынуждена была купить новую кастрюлю…
— Устраивайся здесь поудобнее, Гуси. Конечно, во всем виновата война. Не представляю, что с нами со всеми станется. Новости из сектора 160 совсем неутешительные, правда?
Фиппс отвечал:
— Там, в галактике, никто не интересуется этой войной, все это для меня, честно говоря, как снег на голову.
— Но в тебе не пропал патриотизм, Гуси? — заволновался отец.
— А что такое патриотизм, если не продолжение самовлюбленности? — спросил Фиппс, радуясь при виде замершего на мгновение отца.
Натянутую паузу прервала своим замечанием мать:
— Как бы то ни было, дорогой мой, ты почувствуешь разницу, пока будешь в отпуске в Англии. Кстати, как долго ты будешь здесь?
Этот маленький вопрос застал его, увлеченного родительскими разговорами, врасплох, и Фиппс почувствовал какую-то неловкость из-за того, что мать с отцом с нетерпением ждали ответа. Ему было знакомо это сдерживаемое стариками чувство. Они ничего от него не хотели, кроме его присутствия в роли слушателя. Они ничего от него не хотели, кроме его жизни.