Я краем глаза взглянула на неподвижно сидящую Нину Алексеевну и отозвалась:
– А вы как думаете?
– Да, подумать есть о чем, – сказал Родион Потапович. – Только сдается мне, что разгадка всего дела – самая что ни на есть простая. Обычно так и происходит с теми проблемами, которые первоначально выглядят устрашающими.
– По-моему, нет никаких оснований применять слово «устрашающий», – ответила я.
– По-моему, тоже. Но все-таки я привык прислушиваться еще и к интуиции. А согласись, Мария, что есть тут что-то дьявольское. Откровенно говоря, у меня мороз шел по коже, когда я читал ту записку, которую еще порывался отнять у меня Белосельцев. Нагромождение безграмотных фраз, и вот такой эффект. Да уж!
И, выдав это глубокомысленное «Да уж!», босс дал отбой, откровенно огорченный.
– Ну что? – спросил меня Сергей Георгиевич.
– Откуда звонили, определить не удалось. Слишком малая продолжительность соединения. К тому же звонившие, по-видимому, люди предусмотрительные. Они учли возможность того, что будут отслеживать их звонки, – я одну за другой нагромождала эти трескучие фразы, чтобы скрыть собственную неловкость. Не знаю, но если честно – я рассчитывала, что Родион сумеет определить, откуда звонили. Не получилось.
– Ладно, – выпрямляясь, произнесла Нина Алексеевна, – давайте спать. Сегодня уже не позвонят.
Я вернулась в офис утром. В голове плыл легкий туман, руки и ноги работали словно независимо от меня, как хорошо смазанный механизм – это я чувствую всякий раз, когда провожу бессонную ночь. А в эту ночь я так и не заснула: рассматривала семейные альбомы Белосельцевых, из соседней комнаты доносился храп Сергея Георгиевича, съевшего лошадиную дозу снотворного, а рядом со мной привидением сидела Нина Алексеевна и тревожно смотрела, как мелькали в моих пальцах фотографии и страницы очередного семейного альбома. Она ничего мне не говорила, да я, откровенно говоря, и не нуждалась в ее комментариях к фото.
Наутро в офисе я застала не только босса и шарпея Счастливчика, совершенно не замечающих существования друг друга, а еще и третьего, которого я не знала.
Третий был высоким худощавым мужчиной лет тридцати с хвостиком, с узким загорелым лицом и очень приметным носом. Голубые глаза выглядели неожиданно светлыми и яркими в сочетании со смуглой кожей и темными, аккуратно причесанными (в отличие от Родиона и от Сергея Георгиевича Белосельцева) волосами. Волосы были не только причесаны, но и закреплены гелем с эффектом «мокрые волосы». Мужчина потрясал в воздухе указательным пальцем. В тот момент, когда я вошла, он говорил высоким, чуть хрипловатым баритоном, в котором проскальзывали откровенно саркастические нотки: