– Вот как, – тихо произнесла я. – Прямо как в случае с Горовым.
– Это совершенно точно, у меня даже в его медицинской карте есть соответствующая пометка. Наверно, вы захотите взглянуть на эту карту… конечно, при обычных обстоятельствах это было бы невозможно, но раз так все повернулось, что ж… конечно, я постараюсь помочь вам. Спрашивайте, прошу вас.
– Я бы хотел знать, – взял слово Сванидзе, – какой род деятельности был у моего дяди в вашей клинике. Ведь это, по крайней мере, несколько странно: жить в Москве, а здесь бывать наездами, работать в клинике, но не числиться в ней. Да, именно так – я навел справки.
– Это просто. Горовой был куратором нашей клиники. Дело в том, что он работал в КГБ… позже в ФСБ, ну, вы меня понимаете. И он курировал нашу лечебницу. Дело в том, что у нас есть особый корпус, так называемый диссидентский. Ну… туда поступали при советской власти те, кого именовали… гм… инакомыслящими. Проводили с ними ряд успокоительных процедур, после которых не то что диссидентствовать, а жить не хотелось. Не буду называть лекарства… по принципиальным соображениям, да это и неважно… но после десяти или восемнадцати «кубиков» полусумасшедшее состояние… совершеннейший ступор. Я тогда, при советской власти, еще молод был, и когда меня назначали на дежурство в тот «диссидентский» корпус, чуть с ума не сходил. А многие – сходили. Было такое, что некоторые медсестры и лечащие врачи превращались в пациентов. Не выдерживали напряжения. А патология шла… ну, это за порогом человеческих возможностей. Так вот, Владлен Моисеевич курировал этот самый «диссидентский» корпус. Он даже главврачу – сначала Льву Сергеевичу, передо мной был… а потом и мне… давал понять, что тот корпус – частично вне нашей компетенции.
– А Белосельцев где проходил лечение?
Главврач ответил тотчас же:
– А там и проходил. В» диссидентском» корпусе проходил. И мне показалось, что он был у Горового на особом счету.
– Почему вы так думаете? – спросила я.
– Потому что он был в отдельной палате.
– И что?
– С дверью и отдельным персоналом.
– Ну и что же?
– А вы не понимаете? – чуть наклонился вперед всем своим монументальным телом Круглов. – Сразу видно, что вы ни разу не попадали в психушку. В нормальной российской психиатрической больнице на одно отделение полагается четыре палаты без дверей, решетки на окнах, а надзорная палата, в которую определяют новеньких и припадочных, вообще – верх комфорта. Там никогда не гасят свет, всегда дежурит санитар. В свое время я тоже был таким санитаром. Так вот, Белосельцев никогда не был в надзорной, а пошел сразу в «диссидентский», в отдельное крыло, где вообще-то лечат платных. Различных родственников «новых русских», сестренок, братишек, жен и детишек, у которых, как говорят сами пациенты, «сорвало кукушку» или же проблемы с наркотиками.