«Врач-вредитель» — а как я еще должен именовать этого славного сына еврейского народа? — приятно улыбнулся и с поклоном произнес:
— О могучий и многомудрый учитель закона, чье объемное чрево, свидетельствует о великом здоровье, ниспосланном ему богом, и не менее великом аппетите, коим нельзя не восхититься! Твои уста изливают на нас водопад чистейшей правды, ибо прежний мой хозяин и повелитель, славный султан Салах-ад-Дин, был сражен копьем принца, от коей раны у него и развилась желтая лихорадка, сделавшая невозможным успех моих скромных стараний во врачевании его раны. По воле единого бога он переселился в иной мир, откуда и взирает теперь на нас благосклонно, ибо там уже нет ни распрей, ни войн, ни страданий, ни нужды…
Но, произнося эту белиберду, Айболит посмотрел на меня, и губы его чуть тронула хитренькая усмешка. Я усмехнулся ему в ответ: что я — сам не знаю, что все это вранье?..
А лепила, тем временем, повернулся ко мне и продолжил:
— Слава о мудром правлении и великих деяниях ваших, о принц, докатилась и до наших мест. И я возжелал отправиться в путь, дабы окончить свои дни — ибо я уже немолод — под вашей надежной защитой и опекой. Я же, ничтожный, могу принести вам и некоторую пользу — пусть малую, но пользу, ибо мне говорили, что я достиг некоторых успехов на пути врачевания ран и болезней, что насылают на нас извечный враг человеческого рода и его приспешники. Следуя путем премудрого ибн Сины…
Ибн Сина? Авиценна, что ль?
Я опять ляпнул последние слова вслух, но старичок не удивился, а лишь просиял:
— Вам знакомо учение этого великого мужа?
— Ну… Так… С пятого — на десятое…
— Воистину, правы были те, что говорили мне о великом сыне короля ференгов Ричарда, коий мужеством, отвагой и славой не уступает своему отцу, а мудростью и милосердием — во сто крат превосходит!
Он продолжает рассыпаться в похвалах и славословиях, на авзгляд его умных цепких глаз уже шарит по залу. На мгновение он останавливается на Маше, становится пристальным и… Широко улыбнувшись, Айболит заявляет:
— О, дивная владычица, затмевающая красой розы райских кущ, позвольте мне сказать вам, что ваше ожидание сделало вас еще прекраснее, ибо нет и не может быть на свете ничего лучшего, чем женщина, дарующая миру новую жизнь…
О чем это наш «дохтур» тут поет? А чего это Маня покраснела? Что-что он там про «новую жизнь»?..
— Моя дорогая, это — правда? У нас будет ребенок? Правда?!
— Я не знаю точно, — смущенно бормочет моя ненаглядная, — но я уже думала…
Как-то я не запомнил, когда схватил Машеньку на руки и закружил по залу. Она счастливо визжала, и, хотя требовала, чтобы я поставил ее немедленно, в тоже время все сильнее и сильнее прижималась ко мне. Блин! Я — отец! Класс!..