— Та тю, де там, в сели меня не разумиють. Вот если б я робил шось на корысть — корзины плел или хочь ту же картину, но чтоб похоже все было в точности, как на фотографии,— тогда другое дело. А так нет, не понимают. Привыкли, конечно, что теперь до меня со Львова, с Киева, с Москвы ездят, а прежде и вовсе косились.
Ну и огорошил меня Иван Сколоздра. На иных нынешних «академиков», у которых и вправду все «как на фотографии», народ валом валит, часами стоять готов, чтоб на выставку попасть, а тут под боком такой талантище, такая самобытная народная сказка течет — и чтоб хоть кто взглянуть зашел! При чем тут «корысть», при чем тут польза, опомнитесь, люди добрые, вглядитесь в портреты «портацкой» работы! Ведь в них фантазии о прекрасном времени и счастливой жизни доброго человека из села Розвадов Николаевского района Львовской области, фантазии — то самое, чего всегда не хватало людям.
...Прощаясь утром с художником, я на всякий случай пересчитал кошек.
Львовская область
Александр Миловский
Набросок к польскому пейзажу
«Каждый фрагмент Варшавы,— говорил профессор Квятковский,— ее мостовые связаны с моей жизнью. Когда сегодня я иду по Новому Святу или по любой другой улице, я думаю, сколько людей здесь ходили до меня. Думаю об их терпении, чувствах, героическом, печали... другими словами, во мне возникает ощущение целого народа. Ведь существуют человеческие лица... Я из старинных снимков посредством увеличения отбираю лица, силуэты забытых уже, анонимных людей. Когда я изучаю прошлое, для меня важен человеческий материал, который оживил бы мое воображение. Архитектура — это только абстракция, если ты не знаешь, как это связано с человеком, с людьми, которые жили до нас. Одним словом, существуют связи, они были во все века — людские массы со своей судьбой, традицией. А я всего лишь продолжение их...»
До встречи с профессором Квятковским оставалось еще целых полчаса, а я уже был в Королевских Лазенках, решил спокойно осмотреться. Но прежде подошел к Дворцу на острове, чтобы найти ту самую дверь, через которую должен буду пройти к Квятковскому и ровно в десять предстать перед ним.
В это сумеречное утро зимнего дня здесь было безлюдно, на всю округу ни души, порошит снег, и дворец с террасой стоит поперек пруда, и павильоны его выходят на твердую землю двух берегов. От дворца в легкую синюю дымку парка уходят и теряют направления пешеходные дорожки. Тихо. Навязчивая грусть. Сырость колонн... Из правого крыла дворца вышел человек в твидовой шляпе, в пальто английского покроя, приталенное, постоял, посмотрел на небо, натянул на руки перчатки и пошел по дорожке быстрой легкой поступью. И тут я бросился к нему.