— Конечно, — произнесла, как выдохнула, она. — Помню. Я та самая девушка на всем белом свете, которая никогда не продаст.
— Я до сих пор чувствую то же самое, Коллетт. И знаешь, что еще я чувствую?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Что?
— Я влюблен в тебя.
— Не говори так, Верн. — Она покачала головой. — Ты не знаешь меня.
— Думаю, что знаю, оттого и принес это тебе. Хочу, чтобы ты обратила на это внимание, Коллетт, — сказал он, постучав кончиком пальца по пакету. — Хочу, чтобы ты прочла и указала на все прорехи.
Кэйхилл толкнула пакет так, что он полетел через весь стол обратно к Уитли.
— Нет, мне такая ответственность ни к чему. Ничем не могу тебе помочь.
Лицо Верна, уже расслабленное и успокоенное, теперь напряглось и ожесточилось. Под стать лицу был и голос:
— Я полагал, что, становясь адвокатом, ты какие-никакие клятвы давала, так, глупости всякие, вроде правосудия, справедливости и исправления неправоты. Я полагал, что тебе не все равно, когда страдают невинные люди. По крайней мере такой ты когда-то была. Что ж это было, Коллетт, грезы романтичной школьницы, которые при первом же столкновении с реальным миром оказались спущены в унитаз?
Слова его задели ее, наполнили душу болью и гневом. Поддайся она боли — зарыдала бы. Не поддалась: гнев подавил все.
— Я не нуждаюсь в твоих, Верн Уитли, проповедях об идеалах. Все, что я от тебя услышала, не больше чем журналистская возвышенная трепотня. Сидишь тут, лекции мне читаешь про правду с кривдой да про то, почему всяк должен в твои сани садиться и свое собственное правительство продавать. А может, есть правота в том, что существует такая организация, как ЦРУ. Может, есть и злоупотребления. Может, противник тем же занимается, только еще хуже. Может быть, интересы национальной обороны действительно затрагиваются, и это не просто лозунг. Может, в этом мире происходят вещи, о каких ни ты, ни я понятия не имеем, не в силах даже начать постигать всю значимость их для других людей — людей, лишенных привилегий, какие нам дарованы в свободном обществе.
Салат из баклажанов остался нетронутым. Теперь официант подал фаршированные листья и муссаку. Едва официант отошел, Коллетт сказала Верну:
— Я ухожу.
Уитли схватил ее за руку.
— Пожалуйста, не делай этого, Коллетт, — искренне молил он ее. — О’кей, каждый из нас толкнул свою речугу. Теперь давай поговорим как два взрослых человека и сообразим, что нам правильнее всего предпринять обоим.
— Я уже сообразила, — сказала она, вырывая руку.
— Послушай, Коллетт, извини, я был невоздержан на язык. Не хотел, но порой меня заносит. Есть в натуре что-то от зверя, наверное. Если шпионам свойственно растапливать льды предубеждений, то и журналистам тоже нужны друзья. — Он рассмеялся. — Я считал, что в целом свете у меня один друг. Ты.