Мечислава побаивалась Торы и ее слуг, которые повсюду ходили с ножами на поясе, поэтому она не осмеливалась затевать с ней ссору. Мечислава всячески сторонилась Торы, чувствуя в ней натуру сильную и властную. Отчуждение, стоявшее между Мечиславой и Торой, основывалось еще и на том, что первая не знала ни слова по-варяжски, а вторая почти не говорила по-русски.
Мечислава взяла себе за правило нелицеприятно отзываться о Торе и об ее дочери в присутствии мужа. При этом Мечислава следила за реакцией Добрыни, ища в его словах и выражении лица хотя бы малейший намек на раздражение. Добрыня в таких случаях всегда держался спокойно, злость и ревность Мечиславы лишь забавляли его. Мечислава упрекала Добрыню в том, что он окружил себя варягами, опутал Владимира женой-варяжкой, что он и шагу не может ступить без совещания с варягами.
«Сие до поры, милая, – молвил на это Добрыня с таинственной полуухмылкой. – Ведь и тьма стоит до света, а свет – до тьмы. Нужны мне варяги для похода на Киев, вот я и умасливаю их, как могу».
Однажды и Тора высказала свое недовольство Добрыне тем, что он подарил Владимиру рабыню-латгалку. Из-за этой рабыни, негодовала Тора, Владимир совершенно отдалился от Аловы, не желая встречаться с ней. Все свое внимание Владимир уделяет одной лишь латгалке, проводя с ней дни и ночи напролет.
После беседы с Торой Добрыня направился в покои племянника, чтобы вразумить его и напомнить ему о том, что супружество – это не забава, а определенные обязанности. От супруги нельзя отмахиваться, как от надоедливой мухи. Между мужем и женой должна быть не только интимная связь, но и некое духовное единство. Это единство двух сердец возникает не враз, его нужно выстраивать постепенно, шаг за шагом, идя через ошибки и разочарования.
Добрыня отыскал Владимира в опочивальне, несмотря на то, что на дворе был полдень. Владимир лежал голый на смятой широкой постели, уткнувшись лицом в подушку. Он крепко спал. Рядом с ним раскинулась на спине нагая прекрасная латгалка с разметавшимися волосами, объятая столь же крепким сном. На щеках юной рабыни полыхал яркий румянец, ее пересохшие уста были чуть приоткрыты, белая девичья грудь с круглыми розовыми сосками едва заметно вздымалась и опускалась в такт глубокому ровному дыханию. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эти двое, совокупляясь без меры, довели себя до полного изнеможения. На льняной простыни виднелись желтоватые пятна засохшей мужской спермы, излившейся мимо нежного лона рабыни-латгалки. Поза спящего Владимира говорила о том, что сил, оставшихся после бурного соития, ему хватило лишь на то, чтобы свалиться на бок с покорного обнаженного тела Лейры. Затем глубокий сон опутал княжича своими невидимыми сетями. Лейра же заснула в той позе, в какой она отдавалась Владимиру, лежа на спине с широко раздвинутыми белоснежными бедрами. Ее гибкие руки, закинутые за голову, бессильно свешивались с кровати.