На многих сопках, поросших упругим кедрачом, и сегодня имеются такие тропы-лазы, закрытые сверху переплетенными между собой смолистыми ветками. После зимней спячки медведи чаще всего промышляют на открытых местах, в редколесье сопок: разыскивают разные коренья, «склады» кедровых орешков, что заготовили по осени хлопотливые евражки. Промышляют мишки-кайныны растительную пищу до подхода лосося, после чего спускаются к реке. Спускаются, продираясь сквозь кедрач. Вволю насытившись рыбой, медведи снова отправляются наверх, на открытые места, чтобы полакомиться поспевающими ягодами: жимолостью, брусникой, шикшей. Взбираются они обычно по той же тропе. С годами тропа-лаз становится все просторнее.
Вот такую кайнынову тропу и отыскал Атувье. Подниматься по ней приходилось на четвереньках. Впереди сторожко пробирался Черная спина. Волк то и дело глухо рычал — его пугал запах хозяина тропы. Атувье часто останавливался передохнуть и заодно послушать: а ну как им навстречу, сверху, спускается кайнын?! Худо будет! Медведь — не волк… Наконец впереди мелькнул свет, кедрач кончился. Еще немного — и вот она, вершина. Ой-е, как далеко с нее видно! Атувье посмотрел на юг, и сердце его, еще не успокоившееся после восхождения, забилось еще чаще: далеко-далеко он увидел дымы! Там находилось стойбище Каиль! Он сразу узнал знакомый профиль «шаманки». Ой-е, а вон и быстрая, коварная Апука петляет по долине, словно убегающий заяц от лисы, блестит на солнце чешуей чавычи…
— Черная спина, друг, ты видишь?! Видишь?! Вон там стоит яранга моего отца! — крикнул Атувье. — Скоро мы будем дома! Дома-а! — Атувье опустился на колени, обнял волка за шею, потом вскочил и принялся отплясывать танец великой радости…
Они подошли к стойбищу ранним-ранним утром, когда люди спят самым крепким сном. Атувье смотрел на яранги и не мог насмотреться. За стойбищем, в перелеске, выли ездовые собаки, недавно посаженные на привязь. Собаки выли от голода. Время было самое голодное: у хозяев кончалась прошлогодняя юкола, а до подхода лосося еще далеко. Атувье с наслаждением слушал вой голодных собак. Ему казалось, что это были самые приятные звуки, которые слышали до сих пор его уши.
Ближним жильем была обветшалая яранга ушедшего к «верхним людям» глухонемого Петота. Черная спина принюхивался к ее запахам, вглядываясь в заброшенное логово человека. Какие-то смутные, далекие воспоминания забрезжили в голове волка, что-то знакомое привиделось ему.
Атувье стоял в тальнике и никак не мог решиться войти в стойбище. Голые пятки будто приросли к холодной земле. Его вдруг охватил страх. «Стой, сын Ивигина! Тебе нельзя сейчас входить в стойбище, — предупредил его кто-то изнутри. — Ты жил с волками, и потому дороги в яяну тебе нет!» — настойчиво твердил тот. «Но ведь никто не знает об этом, — возразил тому Атувье. — Я скажу, что заблудился в пургу», — оправдывался недавний пленник волчьей стаи. «Ты ходил рядом с волками на снегоступах, люди могли повстречать твои следы. А разве ты забыл, что тебя видел пастух, которого ты спас от гнавшихся за ним волков? — напомнил тот. — Не заходи в стойбище. Не заходи!»— упорно предупреждал тот.