Вновь и вновь вглядываясь в знакомые кадры, Фрэнк понимал, что потерял самого себя. Он даже не казался красивым. Все, что он делал и говорил, было нелепым. Он еще не видел более жалкого зрелища. Какая-то безжалостная карикатура на опереточного героя-любовника. Все было беспомощно и натянуто. Рядом была Синтия. Она обесценивала каждое его слово и жест, даже черты его лица казались безжизненными и пустыми. Все было кончено.
Все были с ним очень любезны. Даже чересчур. Смотрели на него вежливо и совершенно безразлично. Агент поздравлял его. Но когда Фрэнк ему позвонил через неделю, того не оказалось в офисе. Он позвонил снова. Секретарша вежливо повторяла ему одно и то же. Когда мистер Филиппс вернется, он сам свяжется с Фрэнком. Неделю Фрэнк не отходил от телефона, ожидая звонка агента. Он не звонил. Молчание было красноречивее слов.
Фрэнк чувствовал, как с каждым днем капля за каплей уходит в небытие его любовь к Синтии. К той Синтии, на которой он женился. И которую, как выяснилось, совершенно не знал. В его душе зародилось другое чувство. Постепенно оно разрасталось, пока не стало сжигать его изнутри.
Вернувшись домой после приема по случаю получения награды, Синтия и Фрэнк избегали смотреть друг на друга. Когда наконец их глаза встретились, Синтия поняла, что Фрэнк превратился в ее злейшего врага. В эту минуту он готов был ее убить. Ведь она убила его, разрушила его жизнь, отняла у него все.
Синтия не хотела верить, что их брак разваливается. Не может быть, чтобы Фрэнк… Она сделала последнюю попытку.
— Фрэнк, произошло то, к чему мы стремились. У нас обоих все впереди. Давай отметим этот день.
Фрэнк был готов задушить ее. Он отшвырнул бокал шампанского, из которого пил.
— Думаю, ты права, дорогая. Это наша ночь.
Он схватил ее на руки и бросил на кровать.
Сорвал с нее платье и грубо сжал ее в объятиях. Внезапно Фрэнк остановился. Несколько секунд он смотрел на ее лицо, которое оставалось совершенно спокойным. Он зарылся головой в подушку и лежал неподвижно. И сделал то, чего не делал с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. Заплакал. Он оплакивал самого себя, Синтию, их жизнь, которая потеряла всякий смысл. Оба понимали, что отныне существуют каждый в отдельности. Сам по себе.
Синтия переживала не меньше, чем Фрэнк, чувствовала себя виноватой. Когда она смотрела на Фрэнка, у нее внутри все переворачивалось. Так не должно было быть, это жестоко. Но она не могла не понимать, что терзать себя бессмысленно. Все дело в том, что она — это она, а он — это он. И то, что составляло суть каждого из них, вышло наружу. Это поняли все.