Сотни масляных ламп мерцали перед задумчивыми лицами позолоченных святых. Лама весь день читал молитвы, затем, проведя ночь в размышлении, вручил мне сложенный листок бумаги. На нем было написано мое новое имя.
Эти новые имена держат в секрете. Я мог бы спрятать этот листок в маленький мешочек и носить на шее. Если бы я умер, монах, совершающий похоронный обряд, открыл бы секретный мешочек, посмотрел на меня, шепотом произнес имя в своих молитвах, а затем сжег бы бумажку. Ни один демон тогда не узнал бы, как меня звали при жизни.
Моим новым именем стало Шекагари, или «Прозрачная Хрустальная Гора», что звучало несколько более поэтично, чем Мигсер Снарингпо — «Желтоглазый Длинный Нос», как некоторые ребятишки неуважительно называли меня...
Незадолго до отъезда возле одной деревни я увидел странное зрелище: все мужчины сидели на поле. Некоторые пили чанг — ячменное пиво из серебряных чашек, другие сбивали шерсть яков, остальные вращали молитвенные колеса.
Я спросил, что происходит. К моему удивлению, я узнал, что это местный суд. Члены суда совещались. Преступления и проступки в Мустанге разбираются либо деревенским судом, возглавляемым выборным «мудрецом», либо самим князем. С печальным юмором население называет княжеский суд «золотым ярмом», поскольку дело обычно кончается тем, что и та и другая сторона платят большие штрафы князю.
В Царанге я спросил о том, что делают с ворами. Меня отвели в большой замок раджи, возвышавшийся над городом, и показали маленькую темную комнату. Там я увидел огромные древние мечи, луки и стрелы, старинные мушкеты и кольчуги. Человек, сопровождавший меня, поднял какой-то предмет и протянул его мне. К своему ужасу, я увидел, что это была сморщенная человеческая рука.
— Вот, — сказал он, — что мы делаем с ворами... Во время прощального визита к ламе Царанга, младшему сыну князя, выяснилось, что я, несомненно, обладаю многими «отвратительными привычками».
— Неужели вы действительно едите кур и рыбу? — спросил лама недоверчиво.
Когда я признался, что это так, он рассмеялся, считая, что я шучу.
— Я уверен, — сказал он, — что нельзя есть такую мерзость!
И я так и не посмел сказать ему, что во Франции мы едим даже улиток, лягушек, а иногда и конину.
Ло-ба избегают убивать живые существа. Они спасают мух, когда те попадают в чашку с чаем, а блох осторожно собирают и выбрасывают живыми...
В день, когда я уезжал, лама Царанга подарил мне маленького мохнатого тибетского терьера.
— Пожалуйста, прими этот подарок. Возьми собаку в свою страну, — сказал он. И затем добавил с грустью: — Не странно ли, что эта собака полетит в воздушной лодке и увидит так много далеких стран, а я останусь здесь, в Ло?