Бульдозер Ульссон, по всем данным, находился в лифте.
«Ох уж это оружие», — подумал Колльберг, следя глазами за секундной стрелкой на часах Гюнвальда Ларссона; сам он был безоружен.
Осталось тридцать четыре секунды...
У Гюнвальда Ларссона были часы несшего класса, они показывали время с исключительной точностью.
В душе Колльберга не было ни капли страха. Он слишком много лет прослужил в полиции, чтобы бояться таких субъектов, как Мальмстрём и Мурен.
Интересно, о чем они говорят и думают, закрывшись там со своими запасами оружия и трусов, горами паштета и икры?.. Шестнадцать секунд... Один из них — очевидно, Мурен, судя по словам Мауритсона, бо-ольшой гурман. Вполне простительная слабость, Колльберг и сам любил вкусно поесть. Восемь секунд...
Что будет со всем этим добром, когда Мальмстрёма и Мурена закуют в наручники и увезут? Может, Мурен уступит ему свои припасы по недорогой цене? Или это будет скупка Краденого?..
Две секунды. Секунда. Ноль.
Он нажал кнопку звонка указательным пальцем правой руки. Точка — тире, пауза... четыре точки... пауза... тире — точка. Все замерли в ожидании. Кто-то шумно вздохнул. Потом скрипнул чей-то башмак. Цакриссон звякнул пистолетом. Звякнуть пистолетом — это ведь надо суметь!
А за дверью ни звука. Прошло две минуты.
По плану полагалось выждать еще десять минут и повторить сигнал.
Колльберг поднял правую руку, давая понять, чтобы освободили лестничную площадку. Подчиняясь его жесту, Цакриссон и проводник с собакой поднялись на несколько ступенек вверх, а эксперт по газам спустился вниз. Рённ и Гюнвальд Ларссон остались на своих местах.
Колльберг хорошо помнил план, но не менее хорошо знал, что Гюнвальд Ларссон отнюдь не намерен следовать намеченной схеме. Поэтому он и сам отошел в сторону. Гюнвальд Ларссон стал перед дверью и смерил ее взглядом. Ничего, можно справиться... Гюнвальд Ларссон был одержим страстью вышибать двери, и почти всегда проделывал это весьма успешно. Но Колльберг был принципиальным противником таких методов, поэтому он отрицательно покачал головой и всем лицом изобразил неодобрение. Как и следовало ожидать, его мимика не возымела никакого действия. Гюнвальд Ларссон отступил на несколько шагов и уперся правым плечом в стену. Рённ приготовился поддержать его маневр. Гюнвальд Ларссон чуть присел и- напрягся, выставив вперед левое плечо, — живой таран весом сто восемь килограммов, ростом сто девяносто два сантиметра. Разумеется, Колльберг тоже изготовился, раз уж дело приняло такой оборот. Однако того, что случилось в следующую минуту, никто не мог предвидеть.