Сердце стучит так громко, что Лене кажется, его стук разрывает виски.
— Ты не делаешь ничего подобного! — воскликнула она.
— Но очень хочу сделать, — призналась подруга, опуская уголки губ. — Потому что вижу, что все девять лет, что вы вместе… — замолкает, не договорив, и это молчание дышит тяжестью недосказанности. Прикусив губу, Аня выговаривает, не глядя на Лену: — Этот брак уничтожает тебя. Максим уничтожает тебя.
И ей хочется возразить. Воспротивиться. Защитить. Но Лена не может этого сделать. Молчит, глядя на Аню затравленным взглядом.
Все внутри нее дрожит хрустальным колокольчиком, сердце бьется в кровь, пронзительно и отчетливо отстукивая каждый удар, как удар в набат. Ладони вспотели, потом задрожали от холода, пронзившего ее ледяной свежестью. А вдоль позвоночника — словно раскаленный провод. В кровь — словно яд медленного действия. В кожу — словно тысячи парализующих иголочек.
И уже не удается унять дрожь в теле, Лена до боли в ладонях, до впившихся в них ногтей, сжимает салфетку, словно та является ее опорой. Не удается унять дрожь в груди, дрожь предательски бьющегося сердца. Не удается схватиться за соломинку, чтобы спастись. Остается только падать в пропасть.
Лена поднимает на Аню полный вопросов взгляд.
— Андрей предложил встретиться, — проговорила она. — Я просто не знаю, что мне делать…
Подруга смотрит на нее, удивленно приоткрыв рот.
— То есть? Как это не знаешь, что тебе делать?
Сглотнув, Лена тихо выговаривает:
— Идти ли на встречу? Не будет ли это… предательством? Изменой?
— Ты что, с ума сошла?! — вскричала Аня, не сдержавшись. — Какое, к черту, предательство?! Какая измена?! Рехнулась, что ли?! — Лена втягивает плечи, а Аня продолжает наседать: — Ты просто сходишь в кафе со старым другом! ВСЕ! — всплеснула руками и покачала головой. — Ничего тут противозаконного нет и быть не может, ясно?! Что ты себе там надумала?! — горько поджимает губы, стискивает зубы и против воли произносит: — Это Максиму можно, значит, гулять направо и налево, а тебе теперь дома под замком сидеть, что ли?!
Сердце сжалось в груди, отдаваясь резкой болью в области горла.
— Прости, — тут же воскликнула Аня, облизывая пересохшие вмиг губы, и, схватив Ленину ладонь, сильно сжала ее в своей руке. — Прости меня! Боже, я не должна была этого говорить! Не должна была…
Лена горько улыбнулась и сжала Анину руку в своей.
Стрела, обильно смазанная ядом, попала точно в цель — в ее наивное глупое сердце.
И опять больно. Как же больно! Просто нестерпимо!
И как противно… Приторный осадок, отдававший гнилью, оседает на языке.