Когда Фадеев и Козуб уходят, мы принимаемся за ужин. Землянка здесь просторная, ходить можно в полный рост. Это радует. Признаться, до чертиков надоело ползать на четвереньках, в дыму и саже.
Правда, умыться мы так до сих пор и не смогли, но Тятькин утверждает, что неумытому на морозе теплее. К тому же грязное лицо служит дополнительной маскировкой.
— Слышь, Галямыч, — Тимофей водит ложкой по дну котелка с перловой кашей, пытаясь отыскать там кусочки свиной тушенки, — а ты нас лучше кормил, чем Свиридов.
Галямов доволен похвалой, но возражает:
— Свиридов говорил, что у нас Казань он ресторан работал.
— Врет он, твой Свиридов. А если и работал, то ресторан его ни разу план не выполнял.
— Свиридов тут не при чем, — вмешивается в разговор Журавлев. — Продукты такие отпускают. Что ты еще из этой «шрапнели» сделаешь?
— Верно, ничего не сделаешь, — соглашается и Галямов. — Ничего, пойдем наступление, лошадка убьет, я вам опять жаркое сделаю. Хочешь, Серега, жаркое?
— Хочу.
— Можно к вам, второе отделение? — слышится за плащ-палаткой знакомый голос Полины.
Тятькин подхватывается с места, приподнимает обледенелую плащ-палатку, заменяющую нам дверь.
— Входи, Полина, входи. — Голос ефрейтора непонятно почему дрожит.
Полина входит, здоровается с нами, оглядывает каждого поочередно. Со времени смерти Петра мы не видели ее. Мне кажется, она похудела, а та застывшая в глазах боль, которую я видел тогда в траншее, так и не исчезла.
Она садится на нары, снимает шапку, расстегивает полушубок. Уставившись взглядом на огонь в печурке, спрашивает:
— Как вы тут, мальчики?
— Ничего, хорошо, — отвечает за всех Тятькин. — Поужинай с нами, Полина.
— Спасибо. Я сыта. Вот чаю попью.
Она открывает санитарную сумку, достает пакетик с сахаром.
— Делите на всех. Напьемся досыта сладкого чая перед наступлением.
— Спасибо, дочка. — Вдовин берет кулек, смотрит на сахар, опять заворачивает его, протягивает девушке. — Ты уж пей сама или с Серегой на пару, а мы табачком побалуемся.
— Нет, Вдовин, нет. Галямыч, высыпь его весь в котелок и размешай.
С приходом Полины в землянке все притихли. И это понятно: мы невольно вспомнили Ипатова.
Завтра бой, нас кого-то обязательно либо убьет, либо ранит, без этого боев не бывает, но, наверное, никто сейчас не думает о себе, а только лишь о Пете Ипатове, который так и не отметил день своего рождения там, во втором эшелоне.
Галямов — нештатный кашевар отделения — разливает чай. Кому в котелок, кому в крышку от него, а Полине в кружку, предложенную Чапигой.
Странно, но сегодня никто не слышал, чтобы Степан сказал хоть слово. «Вот кружка тебе, Полина» — это были первые, услышанные нами за день.