Ну то-то! Все твое острое восприятие жизни от вековой культуры, от угля, от железной руды, от всяких таких марких и скучных вещей. Ты брось смеяться. Подкинь-ка лучше в костер. Сбил ты меня, я не о том говорю. Итак, угля мало, запасы его быстро иссякают. Но ты, Ваня, не пугайся. Химики додумались до того, чтобы превращать уголь в жидкое топливо, а в этом виде он дает эффект, как принято выражаться, во сто крат больший, и запасов угля хватит нам настолько, что даже трудно себе представить. Называется эта штука, такое превращение угля, гидрогенизацией.
Ваня молчал и слушал, как на мшарах, на сухих болотах, поросших мелколесьем, кричали встревоженные журавли.
— Совы им спать не дают, — догадался Шпиндлер. — Конечно, все, что я тебе говорил, — это обрывки каких-то настоящих знаний. Ты поймешь мою главную мысль? Займись геологией. Она даст тебе точные образы. Ты пойми, что так называемые «полезные ископаемые», помноженные на нашу человеческую выдумку и научную мысль, и создают то, что называется культурой. Нигде так настойчиво не ищут этих богатств, как у нас в СССР, и, следовательно, нет нигде такой тяги к культуре и таких величайших возможностей. Подумай об этом на рыбной ловле. Очень стоит. Я редко читаю журналы, но одно меня бесит — это вопли критиков против авантюрного романа. Какая бессмыслица! Поговори с участниками экспедиции, и ты узнаешь, что героизм неотделим от приключений. Не правда ли? Где-нибудь на Таймыре участники экспедиции съедают все до последней крошки, до фактории две недели ходьбы, и вот, чтобы не умереть с голоду, люди жуют стеариновые свечи. Потом их рвет. Потом они совершенно серьезно пишут в отчетах, что свечи оказались весьма противными на вкус. Но, однако, они едят свечи и упорно двигаются к цели. Так-то, брат. Напиши поэму о геологах. Перед тем, что они пережили, перед их упорством и остротой мысли бледнеет даже твоя поэтическая фантазия.
На востоке загоралась заря. Она лилась к зениту потоками голубого света. Звезды растворялись в нем, становились все более далекими, как огни поездов, уходящих в туман. Дед проснулся и зевал, поскребывая грудь.
— Ну, дед, где же водяной? — спросил Шпиндлер. — Покажи, мы его бахнем из двустволки.
Дед неопределенно махнул рукой:
— Тама, у той заводи в воде лежит. Иди сам, я с тобой не пойду.
Шпиндлер взял дробовик и пошел к заводи. В рассветном тумане озеро казалось морем. Роса брызгала в лицо. На березах пели горлинки.
Ваня Дорохов остался с дедом кипятить чай. Со стороны заводи ударил гулкий выстрел.