В геометрии со времен Евклида была принята некая система постулатов, на базе которой выросло все стройное здание этой науки. Но система постулатов подобна твердо фиксированной точке зрения. Меж тем с одной-единственной точки нельзя охватить взглядом, скажем, шар. Лобачевский сделал абсурдный поступок: вопреки очевидности предположил, что параллельные линии пересекаются в пространстве. Он (к ужасу современников) изменил систему постулатов; так началась неевклидова геометрия.
Метод «прыжка через абсурд» оказался настолько плодотворным в физике XX века, что именно это обстоятельство побудило Бора воззвать к «безумию» в гипотезах.
Может быть, теперь настал черед геологии совершить скачок? В конце концов и Н. П. Малахова сделала открытие, лишь приняв в качестве путеводной нити «абсурдную» для геолога мысль...
Д. Биленкин
По древнему обычаю человек, предпринявший длительное и нелегкое странствие, возвращался домой с пальмовой ветвью, знаком мира и свидетельством своего хождения. Отсюда и средневековое название — паломник.
Шел 1723 год. В зеленой дымке слетела в старый Киев весна. Под киевскими горами, на шумном Подоле опустели классы академии. Студенты роем разлетались по Украине — оголодавшие за зиму пчелы — кто на откорм к именитым батькам, а кто и в неизвестном направлении, куда ноги доведут, в поисках трудового куска хлеба.
Лишь двадцатидвухлетнему киевлянину Василию Григоровичу, который доучился уже до философского класса, каникулы не обещали ни особой радости от пребывания в родительском доме, ни рискованной, но заманчивой доли побродить в бурсацкой ватажке. Он неожиданно слег в постель, открылась язва на ноге.
Рана плохо поддавалась лечению, Василий грустил, предоставленный с утра до вечера самому себе, под сочувственные вздохи молчаливой матери. А тут зашел к нему приятель по академии Иустин Леницкий, веселый человек, и взволновал рассказами о граде Львове, где лекари искусные, а еще искуснее ученые люди.
Родитель Василия был в отъезде. Юноша вымолил у матери разрешение, и сердобольная женщина скрепя сердце благословила его в путь.
Недалеко от Киева их нагнал конный слуга с приказанием Василию от отца немедленно возвратиться. Но сын ослушался. Из Почаевской лавры — первая святыня на пути неопытных странников — он писал родителям: «Иду до Львова... може еще и далей пойду». Много позднее в семье Григоровичей вспоминали, что Василий еще в отрочестве грезил странствованиями.
Юноши сняли угол на окраине Львова, но большинство времени проводили в городском центре, где было на что поглядеть: громадные монастыри, костелы бернардинцев, бенедиктинцев, францисканцев, кармелитов и сакраменток. Но что особенно их заворожило, так это иезуитская академия, чьи суровые корпуса напоминали неприступную крепость. Для выходцев из православного Киева попасть за эти стены действительно было не просто. Назвав себя братьями из городка Бар, что на униатском Правобережье, Василий с Иустином уже было сели на студенческие скамьи, но весьма быстро подверглись разоблачению как «волци из лесов киевских». И, как следовало ожидать, с позором изгнаны.