— Что, — говорит, — маечки с детоубийцами носим? Ну-ну…
Я много слышал про Гевару, но детоубийство — это было для меня некоторой сенсацией. Я же не Шендерович, совесть наша всеобщая, мне не нужно для сознания своей белоснежности коллекционировать чужие грехи, так что я, наверное, что-то упустил. Пришлось провести отдельное разыскание. Оказалось, что все-таки не совсем детоубийца, но, конечно, нескольких человек расстрелял. Цифры называют разные: кто-то говорит о десятках, кто-то о сотнях. Насчет сотен, думаю, преувеличение — все-таки он был вторым человеком в государстве, и лично заниматься расстрелами ему было некогда, да и вообще он как-то мало был склонен к убийству, сдается мне. По крайней мере в тридцатилетнем возрасте (позже, конечно, менялся, и боливийские неудачи его наверняка озлобили). Что он лечил, перевязывал, делился последним — тому масса свидетелей, а вот что любил лично казнить — о том даже враги пишут осторожно; в общем, при всей моей нелюбви к культам личностей и культовым личностям приходится признать, что свидетельств его личного благородства, милосердия и храбрости у нас больше, чем доказательств его палачества. Миф о его кровожадности, понятное дело, не мог не возникнуть — всегда найдутся люди, которых устраивает существующий порядок вещей, а все, кто пытается изменить этот порядок, с их точки зрения являются законченными садистами, патологическими типами, желающими построить для всех огромный ГУЛАГ. То есть выбор для обывателя формулируется так: либо нынешняя власть со всеми ее художествами, либо ГУЛАГ. Третьего не бывает.
К счастью, оно бывает — во всяком случае человечество не устает о нем мечтать; царства Божьего на земле, может быть, тоже никогда не будет, но в Христа продолжает верить больше народу, чем в капиталистическое процветание и в благотворность существующего порядка. Человечество не живет без культа великого, доблестно павшего борца за идеалы. Иногда такой борец в жизни весьма отталкивающ, да уж что поделаешь: святые вообще редко бывают приятными людьми. Приятными бывают клерки.
Че Гевара, не побоюсь этого определения, стал основателем новой религии. Не какой-нибудь там фальшивой, паршивой секты вроде муновской или хаббардовской, а нормальной новой веры, развившей идеалы христианства, хотя и не в самую приятную сторону. Дело в том, что некоторых особо пассионарных типов современное христианство не устраивает. Им кажется, что оно стало политкорректным, беззубым, респектабельным, утратило пламенность и перестало убивать людей, а вот во времена крестовых походов все было как следует! Иные из таких пассионариев выбирают ислам и утверждают, что он принял от христианства эстафету, сделавшись главной мировой религией. Таким персонажам кажется, что чем непримиримее, тем лучше. Другие выбирают более умеренный путь и пытаются скрестить христианство с марксизмом, революционизировать его. Конечно, с точки зрения великого прагматика Ленина Че Гевара не был никаким революционером, и ух какие споры они бы вели! Че Гевара обзывал бы Ленина бухгалтером, Ленин обзывал бы Че Гевару анархистом — вообще не представляю, на чем бы они могли помириться, случись кубинская революция в двадцать первом и отправься Че в советскую Россию перенимать опыт. Горький бы написал о нем восторженный очерк, назвав его большим ребенком окаянного мира сего, Луначарский таскал бы его по митингам, где они оба говорили бы часа по три перед мерзнущим пролетариатом, а Маяковский посвятил бы стихи, что вот, плелась истории Че Репаха, но тут пришел товарищ Че Гевара… Все бы его очень тут полюбили, приучили бы его к водке, а он бы их — к сигарам, но с Лениным у него бы не склалось, нет. Ведь в Че Геваре пресловутого абстрактного гуманизма было больше, чем классового чутья. Гуманизма, подчеркиваю, абстрактного, потому что на практике он отнюдь не избегал жестокости, гордился своими солдатскими достижениями, отрицал буржуазное судопроизводство: «Чтобы расстрелять контрреволюционера, не надо ни суда, ни следствия»… Но, как сказано в последнем письме родителям (эти слова как раз и украшают большинство футболок, в том числе мою): «Меня называют авантюристом, и, что ж, в этом есть доля правды. Но я из тех авантюристов, которые расплачиваются собственной шкурой».