– Может человек, в конце концов, уединиться где-нибудь в этом доме?! Черт побери! Почему вы повсюду суете свой нос? – Он схватил меня за плечи, и меня словно током ударило от его прикосновения даже сквозь плотную шерстяную ткань.
– Вы так сильно меня ненавидите? – спросила я спокойно.
Он мгновенно откинулся назад, словно я выстрелила в него из револьвера.
– Ненавижу… Нет-нет, дело совсем, не в этом. – Воздух между нами казалось потрескивал от электрических разрядов. – Но женщина должна знать свое место. Только и всего.
– Только и всего? – переспросила я, подозревая, что за его резкостью кроется нечто большее, чем обычное презрение к женщинам.
– Разумеется. – У него задергалась щека. – Итак, вы сами уйдете, или мне придется применить силу, чтобы выпроводить вас отсюда?
– Чего вы так боитесь?
– Я не боюсь… Во всяком случае, меня не пугают женщины, всюду сующие свой нос.
– Может быть и нет, – продолжала я упрямо гнуть свою линию, призвав себе на помощь остатки мужества, – но как бы там ни было, вы мне не доверяете. Возможно вы вообще не доверяете женщинам.
– Я собираюсь жениться на одной из них!
– На девушке, едва начавшей выезжать в свет, с которой можно чувствовать себя спокойно, поскольку она не осмелится вас покинуть. – Как же мне заставить его наконец очнуться и почувствовать запах кофе, пока он не обжег себе им язык. Времени оставалось так мало. Из головы у меня не шли слова Виктории: «Я часто думала, насколько все могло бы сложиться по-другому, если бы этой свадьбы вообще не было».
Он моментально опустил руки, словно я была зачумленной.
– Пруденс хорошая, порядочная женщина. Ради Виктории я должен выбрать себе подходящую жену.
– Кого-нибудь, кто стал бы девочке настоящей матерью? – мягко спросила я.
– Да. Ребенку нужна мать.
– Чувство долга по отношению к своей сестре вы считаете достаточным основанием для женитьбы?
Мне показалось, он смутился.
– Разумеется. Что может быть важнее счастья ребенка?
– А как насчет любви? – спросила я, с трудом подавляя желание протянуть руку к его лицу и разгладить проложенные страданием морщинки у глаз.
– Любви? Для женщины вашей профессии вы чересчур сентиментальны.
Его слова причиняли боль.
– Возможно, – я опустила глаза. – Однако любовь, я уверена, это нечто большее, чем обычно принято считать. Мне встречались в жизни мужчины, которые говорили, что любят меня, но… я совершенно ничего к ним не испытывала.
– Цинизм вам явно не идет, хотя, полагаю, он неотделим от вашей профессии.
Я вспыхнула, сообразив, что он подумал.
– Вы не поняли… Думаю, моя реакция объяснялась тем, что мне пришлось пережить в детстве, – сказала я, мысленно добавив: «…Когда я постоянно испытывала чувство неуверенности, не зная, что это такое – когда тебя любят». – Семья моя была далеко не образцовой, так что у меня есть некоторое представление о том, как вы должны были себя чувствовать.