— Вот сюда мы и загружаем нашу керамику. Внизу — сосуды покрупнее, которые не будут деформироваться, сверху — мелкие, и все закрываем просто черепками. Да, еще каждое изделие накрывается специальным горшком с отверстиями, чтобы тяга глазурь вверх не уносила... А потом разжигаем очаг. Видишь, какое пространство большое, сюда много вмещается, поэтому «печка» бывает раза три-четыре в год. Последнюю мы недели за три до твоего приезда сделали.
— А жар сильный бывает? — я не могу утерпеть и перебиваю Антона, плохо представляя себе, как обычные древесные чурки могут «растопить» кварцевый песок.
— Ого! Еще какой! Тысяча двести. Обжиг-то продолжается сутки. Рядом с печкой стоять невозможно. Спрыгнешь вниз к очагу, подбросишь дров — и тут же назад. Здорово опаляет. А когда тушим огонь, то отверстие топки сразу же кирпичами закладываем, чтобы медленнее остывало. Тогда керамика трескаться не будет. А знаешь, еще отчего кувшины трескаются? Если свистеть будешь в мастерской. Так что смотри мне. — Он шутливо грозит, а я лишний раз ощущаю весомость семейных традиций.
Мы возвращаемся в мастерскую, и только теперь я замечаю, насколько стара эта постройка. Торцы бревен, вылезающие из стены, просто изъедены временем, да и цвет у них какой-то седой. Хотя я знаю, что Ушпелисы переехали сюда не так давно — вскоре после войны, — мне все-таки хочется верить, что мастерская в этом домике была испокон веков и какой-то гончар еще сто лет назад сидел здесь за кругом так же, как сегодня сидят Антон и Петерис.
— Может, сто лет, а может, и больше. Даже наверное больше, — задумчиво говорит Антон, когда я делюсь с ним своими соображениями.
Ушпелис приглашает меня внутрь, чтобы показать инструменты, с помощью которых он делает узоры на посуде. И опять мне бросается в глаза, даже смущает, простота орудий. Это всевозможные палочки, иглы для процарапывания по белой глине, даже... шестеренки от старых часов, укрепленные на коротеньких ручках. Проведет мастер подобным колесиком по новенькой тарелке — готов пунктирный узор. И я снова думаю о связи простоты и искусства.
— Видишь, сын, сколько здесь всего, — перебивает мои размышления незаметно появившийся Антон Антонович, кивая головой на россыпи керамики, готовой к отправке в Ригу. — Ты ведь, когда ехал к нам, небось думал, мы в форме керамику делаем?
— Ну уж нет, — слабо оправдываюсь я, хотя, конечно, заранее не знал, что увижу у гончаров. — Я ведь все-таки понимал, что еду к мастерам.
— А форма-то — вот она! — Старший Ушпелис не слушает меня и протягивает вперед крепкие жилистые руки. — Десять пальцев — и вся форма.