Шапошников искренне обрадовался, но оказалось - рановато: половину пополнения по записке Яманова тут же увели к Михееву, у него людей было совсем ничего. "И зачем так? - обескураженно думал Шапошников, - Имели бы хоть один полк, но более-менее, а теперь будет два, но оба слабых".
- Людей распределили по батальонам? - спросил он у Филимонова.
- Нет еще, прибыли полчаса назад.
- Постройте, хочу посмотреть.
Двести человек пополнения были выстроены на полянке.
Шапошников с Наумовым поздоровались, услышали в ответ сочное и дружное "Здравствуйте!", довольно переглянулись и пошли вдоль строя, внимательно вглядывались в лица. Люди были молодые, крепкие на вид, в новеньком обмундировании, и сразу видно, что недавно с кадровой, это Шапошников определил по изящно сидящим на головах пилотках.
- И все сибиряки? Откуда?
- С Омска все, - ответили сразу несколько человек.
- Ну, как народ, Алексей Дмитриевич? - спросил Шапошников Наумова. Думаю - не подведут?
- Надо было всех у нас оставить, - тихо сказал ему Филимонов. - Орлы!
- А ведь у нас Калько омский! - вспомнил Наумов.
- Давайте, Тихон Васильевич, сто человек к Калько, остальных пополам в другие батальоны, - сказал Шапошников. - Распределите людей и позаботьтесь, чтобы накормили.
Лейтенант Вольхин принял в свою роту пятьдесят человек, и теперь она была почти по штату. Это и радовало, и немножко пугало. Вольхин хоть и был ротным вот уже третью неделю, но все же ощущал себя взводным, так как людей у него все это время было как раз со взвод и он еще не представлял себе, что командовать придется сразу сотней человек. Раньше и участок его был сотня-другая метров, а теперь рота получила почти полтора километра, и надо было смотреть вперед и по сторонам уже гораздо внимательней.
- Давно из Сибири? - спросил он крайнего из пополнения.
- Красноармеец Ефим Беляев. Тринадцатого августа еще в поле был, комбайнером я работал, в тот же день мобилизовали - и в эшелон.
- Две недели и добирались? - удивился Вольхин.
- От Брянска шли пешком четверо суток, а по железной дороге, в общем-то, быстро, нигде долго не стояли.
"А мы все эти недели, да и раньше, все на своих двоих... - подумал Валентин. - Неужели и август кончился? И я все еще живой...".
К этому времени из взвода лейтенанта Вольхина, что выехали с ним на фронт, в живых осталось только пятеро: два сержанта - Фролов и Вертьянов, "Савва" Морозов, Латенков и Углов - самый высокий не только в роте, но, наверное, и в полку. Вольхин думал о нем, еще в первые дни, что вот его-то, с таким ростом, убьют быстрее всех, а он был живой до сих пор. Из полтавчан, что ему дали еще на Соже, у него осталось только трое, остальные все погибли в Милославичах, Семеновке, Церковищах, и фамилии их в записной книжке он обвел траурной рамкой - Алексеенко, Голубцов, Ишов, Кунгуров, Пистаков, Познюк, Ращеня, Фролов, Чубаров, Макаров, Каменский, Кушнеров, Ходыкин... Список был длинный и Вольхину всегда становилось не по себе, когда он видел длинный ряд траурных рамочек, одну за другой.