Конечно, есть еще в Сибири настоящая тайга, есть замечательные крупноствольные леса, где деревья растут в полную силу, но такие массивы если не редкость, то уж все наперечет, во всяком случае. Тянутся к ним и охотники, и сборщики орехов, и лесорубы, да еще иные теоретики спешат доказать, будто пропадает в этих насаждениях древесное добро, надо скорее омолотить их с помощью бензопилы, а то застоялись, бедные... Да, зарастают гари, но это уже не тот былой лес, а так себе — кислое с пресным, высокое с низким, редкое с густым. Все и всяческие пожарища, да болота, мари, калтусы, да ерники-луговины, да гольцы с каменными россыпями, ну еще леса уцелевшие — это и будет океан, только океан пространства, а не тайги. Его мы и видим, и меряем, забывая лишь, что лес и лесопокрытая площадь — далеко не одно и то же!
...Гудит мотор, самолет, слегка покачиваясь, оставляет позади таежные версты. А над нами ползет по небу вертолет, наверное, Ми-8 возвращается после высадки очередного десанта: вчера в Усть-Куте торжественно встречали украинских комсомольцев. Еще выше, в занебесной синеве, тянется облачный след от реактивного лайнера, где-то над ним кружатся в космосе спутники. А внизу ползут по зимнику тракторы, вездеходы, тягачи... Сколько техники, какие все умные, отличные машины, кто только их придумал! Но какой же инструмент нужен людям, какой механизм, чтобы понять тайгу, увидеть ее сущность, оценить все благо, в ней заключенное? Тогда не скажут они, будто пришли в тайгу на пустое место, а поймут, каким добром владеют, как его надо беречь. Одни разглядят в ней ресурсы, другие — фабрику свежей воды и чистого воздуха, регулятор атмосферы, кухню погоды, что там еще? Спасти же тайгу смогут те, кто воспримет ее как чудо — в соответствии с формулой Жана Дорста «спасти природу может только наша любовь». Сколько образов, сколько поэзии вложено в описание лесов средней полосы — тут и соловьи, и кудрявые березки, свежесть сумрака и алый свет зари, мещерские рассветы Паустовского, пушкинская осень в Михайловском, пришвинская кладовая солнца. А что же в тайге? Зловещая ее угрюмость в произведениях Вячеслава Шишкова, безнадежный аккорд «последнего луча» над оцепеневшей Леной у В. Г. Короленко... «Из птиц — чуть ли не одна ворона, по склонам — скучная лиственница, да изредка сосна», — вот какой видится тайга подневольному взору горожанина.
Кто же должен понять и высказать всю подлинную красоту таежной природы, с ее недоверчивой неспешной весной, с зеленью первых ростков из-под снега, с буйством раннего лета, с праздничным великолепием прозрачной сибирской осени, разноцветьем трав, хвои, листвы, когда иной раз остановишься, глянешь под ноги, и глаз не можешь отвести от этой мозаики. Там и розовая листва голубики, яркая зелень мхов, пунцовые брусничные ягоды, желтые хвоинки лиственниц, и чего-чего только нету! А зимняя тайга — сугробы на коло-динах, ветви в куржаке, путаница зимних следов на синих снегах... А золото лиственниц, красота осенних рябин, трубный зов изюбров! Наконец, величие и щедрость кедров, колонны их стволов, густота хвои, смолистый запах набитых орехами шишек — и все это угрюмство и враждебность? Когда же появятся у нашей тайги свои поэты, свои летописцы, свои защитники, в конце концов?