Шарлотта задумчиво покачала головой.
— Невозможно. Что я должна сказать? Что я уже несколько дней лгу, не переставая? Что я не Эстер, но что, собственно говоря, ему должно быть все равно, кого он любит? Разве мы фигуры в шахматной игре? Если я не получу одну пешку, то возьму другую?
— А что вы сделали со мной, моя рафинированная Шарлотта? — Стюарт затронул больное место. — Вы так же подсунули мне под нос другую пешку, чтобы я вас больше не обременял. — Казалось, что Стюарту понравилось это сравнение с шахматной игрой.
Эстер кивнула.
— Я бы вас попросила так не говорить, я — никакая не пешка! — запротестовала она и поправила свою шаль, чтобы она выглядела на ней более декоративно. Несмотря на полное самообладание, ее бледные щеки под горячими взглядами Стюарта порозовели. Эстер даже позволила, чтобы он взял ее руку и, как бы оберегая, спрятал ее в своих руках. Оба ничего не сказали, но Шарлотта подумала, что в широком смысле слова жену торговца скотом — пусть и такого состоятельного — можно назвать пешкой. Но на самом деле она не хотела заниматься делами Эстер. Она и Стюарт — взрослые люди и в состоянии разобраться в своих проблемах.
Еще несколько дней назад она не могла и подумать о себе ничего подобного. Самооценка, которая оказалась совершенно неправильной.
— Стюарт прав, — снова вернулась к начатой теме Эстер. — У тебя есть шанс: скажи Джеймсу Первику честно и откровенно всю правду. Он на тебя разозлится, но, конечно, когда-нибудь снова успокоится.
Шарлотта сжала губы. Она слишком хорошо помнила слова Джеймса: «К сожалению, у меня аллергия на ложь и на попытку распять меня». Она сделала и то, и другое.
— Нет, это невозможно, — сказала она подавленно.
— Что значит невозможно? — добивала ее Эстер в своей обычной манере. — Ты хочешь, чтобы все просто шло само по себе? А как это должно идти дальше? Я когда-нибудь избавлюсь от этого гипса, и тогда мне снова понадобится моя работа. Наши родители не оставили нам, к сожалению, никакого наследства, а на деньги бабушки я жить не хочу.
Она была права, но Шарлотта не могла смириться с мыслью, что нужно все рассказать Джеймсу. Она не хотела бы видеть, как изменится выражение его лица и вместо любви на нем отразится гнев. Было бессмысленно надеяться на чудо, и все же это было как раз то, чего она ждала в этот момент вопреки всякому разуму.
— Шарлотта, Джеймс никогда вам не простит, если узнает правду не от вас, — пытался переубедить ее Стюарт. — Вы должны покончить с этой комедией, пока обмен ролями еще можно считать шуткой, которая лишь случайно приобрела серьезный характер. Если он вас любит, ему будет неважно, что вы не Эстер. Самое главное, что вы принадлежите ему.