Растет спрос на веселый хохломской товар. Организовали производство деревянной посуды в Липецке, есть тамбовская Хохлома. В Кемеровскую область уехала мастерица из деревни Дурандино и там помогла наладить роспись. Из Мокушина уехала в чувашский город Шумерля другая художница. Мастера оседают при леспромхозах, где лучше условия и есть хорошее выдержанное дерево. Но создать промысел на пустом месте —дело нелегкое. Приезжают один-два художника, а времени нет — производству нужно быстрее окупить вложенные средства. Вот и появляются «сувениры», далекие от самобытной хохломы...
— У нас сейчас работает большое объединение «Хохломская роспись». Настоящую фабрику построили. Мастера в токарном уже изделия готовят, пятьсот художниц расписывают, — говорит Степан Павлович. — Молодых учеников подсаживают к мастерам. Надо бы только внимания уделять им побольше, а то запомнят рисунок и повторяют его без конца. Я говорю молодым: «Пишите свои узоры. Придумывайте!» Взять вот Подоговых, Красильникова. Им тоже трудно было придумывать новое. Я на себе испытал: писал рисунки для Института художественной промышленности. Раньше и было-то всего пять рисунков для чашек, еще два вида «пряников», розеток по донышку. Я сделал много новых. По виду похожи, а приписка везде разная. Один даже наснился: лег спать, он перед глазами так и стоит. Растревожило — встал, на столе кисти стояли, развел краску и нарисовал...
Дом у меня сейчас богатый, пять окошек на улицу. Приезжали кино снимать из Куйбышева, три дня работали, а потом говорят: «У вас должен быть музей. Напишите рисунок получше — сохраните». Теперь вот по всему дому «золотая кудрина». На фабрике музея нет, Ольга Петровна Лушина тоже говорила, что нужно нам хорошие работы сохранять.
Приезжаю как-то к сыну, он в Горьком живет, загляделся на одну роспись: травка кустиками, яблочки, листочки. Дома у меня много вещей, а говорю: «Вот что, Николай, это панно я обратно заберу. Кажись, стал хуже писать!» И так бывает — сделаешь, а потом попробуй повтори...
Ю. Холопов
Продолжение. Начало в № 6.
В Кейптауне было лето. Ослепительно белые дома и Столовая гора на фоне ярко-голубого неба.
Начиналась моя новая жизнь. Уже одно то, что в чистом небе сияло солнце, вселяло в меня беспокойно-радостное чувство свободы.
Когда самолет коснулся длинной ленты посадочной дорожки, мне захотелось петь. Я оглянулся на Джуди — и мое настроение сразу испортилось. Она по-прежнему полулежала в кресле, как и на всем пути из Момбассы, напряженно вглядываясь в окно. Я вспомнил Каир и нашу поездку в город.