И тут марсовый заорал во все горло сверху.
—
Дым на берегу! Вижу дым!
Чириков приник к зрительной трубе:
— Запиши, — начал он диктовать Елагину: — «Увидели в берегу дым от нас на ост-норд-четверть-ост, расстоянием...» — капитан на миг замолчал, прикидывая, — «расстоянием пять минут». Проставь время.
— Наши, Алексей Ильич? — спросил сияющий Елагин. — Ведь наши?
— Думаю, наши, — кивнул Чириков. — Кому тут кроме быть?
Это был первый живой огонь, что увидели они после выхода из Петропавловска.
«...И по чаянию, тот огонь держат служители, посланные от нас на бот, понеже только мы подле земли не шли, нигде жилых мест не видали и ни огня на берегу, ни судов плавающих».
«23 июля 1741 года, с полудни
7 часов (Числа в документах и письмах иногда расходятся с выписками из шканечного журнала. Это потому, что при заполнении журналов моряки в те времена еще пользовались астрономическим счислением: новые сутки начинались не с полуночи, а с 12 часов предыдущего дня обычного гражданского календаря. В данном случае фактически это было вечером 22 июля.).
Ветр самой малой, и воздух от тумана прочистился, и приметные места берега низменного и гор, куды послан бот, очень открылись, а огонь горел у самой той губы, куды послан от нас бот, и мы чая, что всеконечно оной содержат служители, посланные от нас, для позыву им палили из пушек чрез несколько время 7 раз, только бот не вышел, а погода к гребу очень была способна, токмо как выпалят от нас из пушки, они тотчас огня прибавят...»
Офицеры собрались на шканцах вокруг капитана, смотрят на берег.
— Чего же они не плывут? — нетерпеливо спрашивает Елагин. — Ведь видят нас, слышат, как палим, раз огонь то убавят, то прибавят. Сигналят! А почему не плывут?
— Может, их дикие съели, а теперь нас заманивают, — мрачно басит Плаутин.
Чириков болезненно морщится.
— Вечно у тебя, Михаил, какие-то кляузы на уме, — сердито говорит он. — Раз сигналят, как было условлено, значит, наши. Значит, целы, живы.
— Конечно, — радостно подхватывает Елагин. — Откуда бы диким про условленный сигнал узнать?
Плаутин что-то глухо ворчит, но возразить ему явно нечего. Делиль вдруг сразу на двух языках вперемежку начинает восхвалять рыцарские обычаи индейцев, — тех самых, которых клял за коварство.
— Значит, с ботом что-то приключилось, — озабоченно прерывает его Чихачев. — Не могут вернуться. Надо на выручку вторую шлюпку посылать.
— Она у нас последняя, — говорит Плаутин.
Все выжидательно смотрят на капитана. Чириков молчит, думает. Решать ему одному.