В Нигерии я не встречал «мэрокоу». Поэтому, возвратившись в Лагос, не без гордости показал своим нигерийским коллегам — журналистам покупку. К моему удивлению, никто из них не проявил особого интереса к обложке, вернее, материалу, из которого она была сделана.
— А ты уверен, что «марокканская кожа» поступает именно из Марокко? — охладил мой восторг Реми Илори, круглолицый крепыш, пользующийся в местных журналистских кругах репутацией эрудита.
Конечно, я был уверен в этом Марокканский сафьян издавна считается лучшим в мире. Подтверждение я читал у известного писателя Мельникова-Печерского, признанного знатока народных ремесел. Поэтому ответил, что готов биться об заклад.
— Считай, что проспорил «Марокканская кожа» изготовляется не в Марокко, а у нас в Нигерии. Я бы мог рассказать об этом подробнее, но раз ты упорствуешь. Ищи сам! Хотя для начала при случае наведайся в наш северный штат Сокото.
Он говорил загадками, а они всегда будоражат воображение, толкают на поиски
Но прошел не один месяц, пока я собрался поехать в Сокото. Дело в том, что скот в Нигерии разводят преимущественно в северной ее части, где огромные пространства занимает саванна. Именно там и следовало искать людей, имеющих прямое отношение к выделке кожи и поделкам из нее пастухов, кожевенников и торговцев. Я рассчитывал быстро пройти по этой цепочке и разгадать загадку Илори. Однако возникло непредвиденное препятствие упорное нежелание пастухов встретиться со мной. Поэтому-то и крался я столь осторожно через травяные джунгли к пастушку на холме в надежде, что на сей раз удастся взять у него интервью.
Неожиданно «музыкант» резко повернулся в мою сторону. Плавная мелодия прервалась, и пастушок взял пронзительно резкую ноту, похожую на разбойничий свист. Тут же зебу и козы с необыкновенной прытью — словно их разом хлестнули бичом — бросились в буш.
— Санну да рана! — Добрый день! — приветствовал я пастушка.
— Санна да рана!
— Кауво ми ни рауво? — Вода у тебя есть? — Я улыбнулся, демонстративно облизнув губы. Впрочем, меня действительно мучила жажда термос, наполненный утром в придорожной ночлежке, был уже давно пуст.
Пастушок настороженно молчал. На первый взгляд я бы дал ему лет пятнадцать, хотя на самом деле, судя по тонкой, стройной фигурке, он наверняка был моложе года на три четыре. Его взрослили мужественность осанки и суровое выражение продолговатого лица, опаленная солнцем кожа которого, казалось, впитала цвет местной красновато бурой земли. Тонкий нос и губы, у глаз сетка не по годам ранних морщин от постоянного пастушеского прищура из под плоской вязаной шапочки курчавились волосы, не знавшие гребешка. Гибкое, жилистое тело прикрывала до колен коричневая «рига» — свободная одежда, представляющая симбиоз рубашки и халата. Передо мной, несомненно, был фульбе — представитель одной из больших народностей, обитающей в северной части Нигерии и за ее пределами.