Не только они были восхищены и поражены самоотверженностью сотрудников новгородского музея. Руководство Наркомпроса РСФСР справедливо считало: «Все сотрудники музея проявили беспримерный героизм и патриотизм, спасая музейные ценности...» И еще — приемочная комиссия в Кирове отмечала, что «почти все экспонаты были хорошо упакованы и в полной сохранности доставлены до места назначения».
В то время когда члены государственной комиссии в Кирове записывали эти слова в приемочные акты, оставшаяся в Новгороде горстка людей, к которым относилась похвала, некоторые со своими семьями, последнюю ночь, с 13 на 14 августа, провела в Софийском соборе.
Никто не спал. Было тревожно и жутко. Стонали раненые бойцы, лежавшие здесь. Близкие взрывы сотрясали стены собора. Пахло дымом и гарью. Отсветы пожаров пробивались через проемы окон, освещали грязные, усталые и сумрачные лица людей, скорбные лики святых на иконах. И вновь Владимир Андреевич Богусевич виновато подумал о том, что вот не успели их увезти, не успели! Не хватило буквально двух дней и одного вагона, да нет, даже полвагона было бы достаточно! Что с ними теперь станет?.. (Фашисты отправили в Германию эти иконы. В начале 1947 года ленинградский искусствовед Анатолий Михайлович Кучумов отыскал часть их в Берлине, в пакгаузах склада «Дерутра». Часть икон, царское и патриаршее места, подаренные храму Иваном Грозным, были обнаружены в тайнике, устроенном нацистами в конце войны в горах, близ границы со Швейцарией.)
Утром 14 августа Александр Николаевич Семенов раздал последнюю зарплату, которую накануне почти на ходу выпросил у кассира Госбанка, торопившегося уехать из города. Затем все двинулись к мосту: Богусевич, Глащинская, Семенов с матерью и сестрой, женщины, старики, дети. А на территории кремля уже падали снаряды. Попали они в Софийский собор, из которого только что вышли сотрудники музея, стены храма были изрешечены осколками.
С трудом перешли сильно поврежденный мост и затерялись в потоке беженцев.
— Страшная, ни с чем не сравнимая картина,— вспоминает Лёонилла Михайловна Глащинская.— До сих пор слышатся мне скрип телег, мычание коров, плач детей, душераздирающие крики людей, потерявших близких, стоны умирающих, а в глазах — горящие деревни...
Во время очередного налета привычно кинулись с дороги, упали в кювет, за густые заросли кустарника — и вдруг что-то горячее упало на шею. Леонилла Михайловна протянула руку и нащупала небольшой кусочек металла — осколок бомбы. Кусты спасли ей жизнь.
Наконец дошли до села, не тронутого войной. Зашли в первый дом. Встретили гостеприимно, накормили, дали помыть израненные ноги, намазали их сметаной, уложили отдохнуть. Затем снова в путь, но уже не было воя самолетов, не было убитых на дороге. На пароходе добрались до Старой Ладоги. Затем разъехались кто куда...