Но ничего путного Вера сказать не могла. Рано утром к ней постучалась женщина и первым делом спросила ее брата. Как договорились, Вера ответила, что брат, мол, по девкам шляется и она ему не указ. Тогда женщина поблагодарила ее за письмо, что получила через брата, и попросила помочь снести передачу родственнику ее хороших знакомых Никитскому, по профессии бухгалтеру-ревизору, недавно арестованному ни за что, за чужие грехи. Ее знакомым было недосуг, вот ее и уговорили. В благодарность передала гостинцы: кусок сохатины и мороженого, чуть ли не на полпуда, тайменя. Вера сбегала к соседке, с которой вместе работает, попросила сказать на работе, что выйдет во вторую смену, и отправилась с передачей. Как только получили расписку Никитского, эта самая приезжая — назвалась она Липой — зашла в магазин, кое-что купила и попросила Веру проводить ее на тракт. И сразу же на первой попутной машине укатила. Хотя Вера уговаривала ее остаться, встретиться с братом, Олимпиада наотрез отказалась, сказала, что, чего доброго, муж вернется с охоты домой, а ее нет, да еще узнает, что в Иркутск ездила, так три шкуры спустит. Характер у него серьезный. Иван Иванович все приставал к Вере, требуя поточнее вспомнить эти последние слова Олимпиады, так как их смысл снова путал все их предположения. А еще смущало, что приезжую звали Липой, а ведь Никитский просил привезти липовый чай. В тот же вечер Фомин вызвал Никитского и объявил ему, что дело на него передает прокурору.
— Давно бы так. А то все пристаете, к кому приехал, да зачем, где взял то, откуда это. — Международный просто торжествовал.
Саше очень хотелось намекнуть этому типу про разгаданную записку, но он знал, что не имеет на это никакого права. Фомин тоже был не прочь сбить спесь с преступника.
— Бросал бы ты лучше воровать да грабить, Григорий Павлович. Возраст не тот, и мы не дадим тебе развернуться. Прошли ваши времена. — И, не удержавшись, уколол старого преступника: — Привет тебе, Гриша, велел передать Юдин Борис Васильевич.
— Какой Юдин? — прогнав улыбку, насторожился Никитский.
— Ну тот, что из банкиров в дворники подался. Перевели его наши ребята из дворницкой в Таганку: там тоже кому-то двор подметать надо. МУР нам телеграмму отбил. Просят тебе спасибо сказать за информацию.
Григорий Павлович побледнел, скрипнул зубами, длинно и грязно выругался.
— Ладно, Фомин. Сбегу, тебе привет пришлю, а может, и свидимся. За «банкира» ведь и отблагодарить не грех. Все, баста, говорить больше не о чем, веди в камеру. Нечего тут рассусоливать.