Завершается, завершается год.
Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и горят по вечерам праздничные фонарики, а руки пугал выкрашены в красный цвет. Везде красуются амулеты, приносящие урожай, и хотя женщины на улицах и рынках часто целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы или щеки для поцелуя, половые контакты сходят на нет. Они возобновятся (да еще как!) в ночь Жатвы. Чтобы на Полную Землю принести обычный урожай младенцев.
На Спуске лошади носятся галопом, словно понимая (скорее всего так оно и есть), что дни их свободы сочтены. А при особо сильных порывах ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме зад. На ранчо с окон снимают сетчатые рамы и устанавливают ставни. В громадных кухнях ранчо и – меньших по размерам – ферм никто не пытается сорвать жатвенный поцелуй, а о сексе просто не думают. Это время заготовок и переработки урожая, так что работа там начинается задолго до рассвета, а заканчивается куда как позже заката. И стоит запах яблок и свеклы, фасоли и моркови, тушащегося мяса. Женщины работают весь день, в постель падают замертво, чтобы рано утром вновь подниматься и идти на кухню.
В городских дворах жгут листву, и по мере того как неделя приближается к концу и лицо старого Демона проступает все отчетливее, красноруких пугал все чаще бросают в костры. В полях стебли кукурузы пылают, как факелы, и часто пугала горят вместе с ними, их красные руки и вышитые белыми нитками глаза лопаются от жары. Люди стоят вокруг этих костров молча, с суровыми лицами. Никто не говорит об ужасных обычаях прошлого и жестоких старых богах, которых умиротворяют сжиганием этих пугал, но все это и так прекрасно знают. Время от времени кто-нибудь из людей едва слышно шепчет себе под нос два слова: Гори огнем.
Они закрывают, закрывают, закрывают год.
На улицах взрываются хлопушки и петарды. Иной раз раздается такой мощный «ба-бах», что даже смирные тягловые лошади лягают телеги. И эхо каждого взрыва заглушает детский смех. На крыльце продовольственного магазина, что напротив «Приюта путников», поцелуям, иногда скромным, а иногда и с язычком, не видно конца, но шлюхи Корал Торин («Сладенькие», как любит называть себя и коллег Герт Моггинс) скучают. На этой неделе клиенты у них наперечет.
Это еще не Новый год, когда будут жарко гореть поленья, а весь Меджис танцевать… и, однако, старый год уходит. Именно на праздник Жатвы, сопровождаемый ритуалом гори огнем, приходится окончание года и все, начиная от Стенли Руиса, стоящего за стойкой бара под чучелом Сорви-Головы, до последнего скотовода Френа Ленджилла у самой границы Плохой Травы, это знают. В воздухе разлита тоска, кровь зовет в путь, в дальние края, одиночество щемит сердце.