Я чиркнул спичкой, засветил свечу. Сначала в открытую дверь шмыгнул пес, потом просунулась заиндевевшая согнутая фигура человека в легкой, шинельного сукна куртке. В заячьей шапке, на ногах—видавшие виды кожаные самодельные сапоги-ичиги. Честно признаться, я не сразу понял, что охотник этот хозяин избы, но по закону таежного гостеприимства подложил в печку дров, поставил на огонь чайник и котелок с остатками супа, нарезал хлеба и сала. Пес сразу устроился в углу. Охотник снял куртку, шапку, повесил на деревянный крюк. Туда же пристроил и свою котомку. В угол поставил ружье, кряхтя, снял ичиги, а уж после этого подсел к печке, согревая руки.
Меж тем чайник закипел, забулькал котелок, я перенес все это к столу, пригласил гостя. А сам лег на каны и стал за ним незаметно наблюдать. Лет ему было за пятый десяток, наверно. Скуластое, с монгольским разрезом глаз лицо. Чуть вздернутый нос, темная от зимнего загара и обожженная морозом кожа. Подумалось, что это не из пришлых корейцев или китайцев человек, а из дальневосточного, местного рода.
— Моя тут соболя лови, мало, мало избушке живи, а потом домой. В Инлазы живу, — рассказал охотник. Только тут я и сообразил, что охотник и есть хозяин этого зимовья. — Пока нет ничего, пусто) Только замерз.
Я посочувствовал, пообнадежил успехом в дальнейшем, подбросил еще несколько поленец в печку, укрылся одеялом и вскоре уснул.
Утром я проснулся чуть свет, надеясь отправиться дальше тропить тигра. Открыв дверь, выпустил бившую от нетерпения хвостом собаку, но, едва выбежав, она тут же влетела обратно. Мороза испугалась, подумал я.
Быстро спустившись к ключу, я зачерпнул воды, вернулся назад по своим следам. Поставил чайник на печку, стал собирать вещи в понягу. Хозяин тоже проснулся, но продолжал нежиться на теплых канах. Когда чай настоялся на лимоннике и сало поджарилось до румяной корки, я пригласил охотника к столу.
— Сегодня,— сказал он,— тут отдохну. А затем пойду ловушки смотреть. Потом по сопкам, соболя искать.
О себе поведал, что родом из Ивановки, заброшенной ныне деревни. Кто помер, кто переехал, теперь там не осталось никого. А раньше жили тазы и удэгейцы. Дед его жил и отец, все удэгейского рода. Теперь он живет в Инлазы.
Пришлось и мне о себе рассказать. Что я биолог, интересуюсь вот тигром.
— О-о,— воскликнул прирожденный охотник, — за амбой ходить очень опасно. Обидится, может сзади зайти, за тобой по следу пойти. Опасно.
Я слышал это от многих коренных, как говорят теперь, жителей этих мест. В прошлом никто из них не охотился на тигра. Его считали царем, охраняющим панцуй — корень женьшень, корень жизни. Встретив след, торопились с поклонами, пятясь, по нему же уйти. Увидеть тигра считалось плохим предзнаменованием. Об этом и Дерсу Узала рассказывал Арсеньеву. Однако селившиеся в Приморье русские крестьяне приучали и местных жителей перед полосатой кошкой особенно не робеть. До недавних пор сибиряки ходили на тигра с рогатиной, помогая отлавливать для зоопарков тигрят. И все-таки, как оказалось, у удэгейца уважение к амбе осталось. Да и как ему не быть, если долгие дни он проводит в глухомани тайги один.