Бонсайт подошел поближе, он вполуха слушал Робера, который рассказывал ему о планах на сегодняшний день. Они должны были встретиться с какой-то большой шишкой, приближенной к самому королю. Шишка милостиво обещала передать их план противочумных мер его величеству, Тюржи уже несколько ночей почти не спал, составляя бумагу, которая могла быть понята даже самыми величественными мозгами.
Перед людьми выступал человек, который доказывал что-то с пеной у рта. Сайлас прислушался.
— Во всем виноваты евреи, — сорванным голосом кричал человек. — Король гренадских мавров и турецкий султан задумали отомстить за себя, сговорившись с евреями погубить христиан. А евреи наняли прокаженных, чтобы при помощи дьявола уничтожить христиан. Дьявол через евреев сказал им, что если прокаженные считаются самыми презренными существами, то хорошо бы было устроить так, чтобы все христиане умерли или стали бы прокаженными. Им обещаны были золото, сокровища и прочие блага земные за смерть христианского мира!
Толпа ахнула. Многие начали оборачиваться по сторонам в поисках тех самых евреев, которые устроили чуму и теперь должны быть уничтожены, стерты с лица земли. Лица людей, и так полубезумные, были отмечены звериной яростью и страхом. Многие были больны. Чума по-разному убивала свои жертвы: некоторые умирали быстро — в течение часа или нескольких, другие могли промучиться несколько дней, но конец был один.
— Я знаю, где живет еврей, — крикнул кто-то из толпы. — Я уверен, что он отравил наш колодец, и после этого пришла «черная смерть»! Я покажу его дом!
— Показывай! — донеслись крики из толпы.
Сайлас растерянно оглядывался по сторонам, толпа, полная решимости, обтекала его со всех сторон. Вдруг он увидел человека, который обвинял евреев во всех бедах. Он отошел в сторону, и его лицо изменилось. Перед Сайласом стоял его давний приятель — дон Толомео. В панике лорд всматривался в лица проходящих, на нескольких он увидел признаки знакомого бурления образов, рвущихся наружу. «Их становится все больше, — подумал он. — Наверное, Эллина вызвала сюда подкрепление». Не зная, что делать с этим новообретенным знанием, он покорно последовал за Тюржи, который тянул его за рукав.
— Они же его убьют, — сказал Бонсайт.
— Кого? Еврея? — невозмутимо отозвался Робер. — Конечно, убьют. Еврейские погромы не редкость. Если что-то происходит не так, нужно найти виноватого. А евреи — это так удобно.
— Неужели тебе их не жалко? — удивился лорд. — Ведь они тоже люди.
— Я ничего не могу сделать. Их не любят.
Тюржи поспешил дальше, для него тема была закрыта. А Сайлас в очередной раз удивился странностям психологии средневекового человека: не боясь заразы, пытаться спасать людей, утешать умирающих и при этом с полным спокойствием относиться к убийству, возможно, целой семьи, только за другое вероисповедание. В размышлениях он шел вслед за Тюржи. Они попали в квартал, в котором до этого не были. Улицы были пустынны, двери домов закрыты. Стояла полнейшая тишина.