— Как я мог потерять Челнок! — простонал он почти по-звериному. — Как мог! Я обрек себя, обрек мир, обрек будущее! Я никчемный, жалкий человечишка, возомнивший себя богом!
Он всю ночь метался и плакал в своей каменной клетке, а утром обнаружил, что его сокамерник мертв.
Дверь в погребицу отворилась, и в нее вошел дюжий парень, одетый в домотканые штаны и такую же рубаху, подпоясанную веревкой. Он был курнос и конопат и имел бы вид самый добродушный, если бы не плотно сжатые губы и не злость в глазах. Сайлас успел увидеть, что парень пришел не один, два стражника остались по обе стороны двери. Парень, не говоря ни слова, подошел к мертвецу и взвалил его на плечо. Но, очевидно, заметив холод и твердость ноши, сбросил тело на земляной пол.
— Эй, — крикнул он в направлении открытой двери. — Этот окочурился. Брать другого?
— Насчет него приказа не было, — донеслось от дверей. — Сбегай узнай.
Парень досадливо сплюнул и, по-прежнему не обращая ни малейшего внимания на Бонсайта, вышел на освещенную ярким солнцем улицу, захлопнув за собой низкую дверцу.
Прошло какое-то время, за которое лорд пытался настроить себя, что буквально через несколько часов он окажется в том же плачевном положении, из которого его товарищ по несчастью столь удачно отбыл в мир иной. На минуту ему в голову пришла мысль о самоубийстве, но была отброшена за отсутствием возможности к исполнению. Максимум, что он мог сделать, это перегрызть себе вены, а к такому подвигу не был готов даже славнейший из Бонсайтов. Поэтому он просто сидел и ждал, надеясь, что умрет быстро, не выдержав истязаний. Куда было до русских умельцев блаженной памяти владетельному Хьюго, игравшему в средневекового феодала в далеком будущем. Его мальчики были просто дети по сравнению с русскими заплечных дел мастерами. Особенно учитывая, что шла война, а Сайласа подозревали в шпионаже.
Дверь открылась, и в нее, согнувшись в три погибели, вошел не давешний парень, а толмач. Сайлас воспринял это как благоприятный знак, хотя и насторожился.
— Пошли, — коверкая язык, сказал вошедший. — Воевода хочет говорить с тобой.
Они вышли на двор, и лорду пришлось остановиться и простоять несколько мгновений с закрытыми глазами, яркий свет после тьмы погреба буквально ослепил его. Толмач покорно ждал, пока Бонсайт придет в себя, но один из стражников нетерпеливо подтолкнул лорда в спину.
Поднявшись по широкой каменной лестнице, Сайлас в сопровождении стражи и толмача очутился в прохладном полутемном помещении. Очередная смена света и тени привела к тому, что он опять почти ослеп. Он чувствовал, что они поднимаются по лестнице и проходят по длинному коридору. Сайлас немного освоился с освещением, только когда они достигли конечной цели своего путешествия. Он находился в большой богато убранной зале. Вдоль стен стояли деревянные лавки и сундуки. На них сидели богато и тепло, несмотря на жаркую погоду, одетые бородатые люди. На широких подоконниках, покрытых парчовыми и бархатными тканями, были расставлены золотая и серебряная посуда, драгоценные безделушки и прочая дребедень. За столом, уставленным блюдами с разнообразными кушаньями, восседал сам воевода. Несмотря на свой страх и нервное напряжение, Сайлас почувствовал, что у него забурчало в животе. Он уже и не помнил, когда последний раз ел. А уж если иметь в виду нормальный завтрак или обед — так и вообще.