– Нет… – Лицо Обермана окаменело. – Я этого не знал. Меня не поставили в известность.
– Этот инцидент зафиксирован видеозаписью, сэр, о нем было доложено незамедлительно после того, как он имел место. Полагаю, лейтенант Оберман тоже была извещена об этом. – Ева сделала паузу, ей хотелось, чтобы этот алмаз поярче засиял. – Смерть детектива Гарнета весьма прискорбна, майор, но я убеждена, что он не заслуживал своего звания и своего жетона. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он был их лишен. Он мертв, но и мертвый он не перестал быть гнилым копом.
– Нет, не перестал. Я снимаю свою просьбу, лейтенант Даллас. И я прошу вас меня извинить.
– Вам не за что извиняться, сэр.
Оберман встал, и Ева тоже встала.
– Не буду мешать вашей работе. Благодарю вас, майор Уитни, что уделили мне время. И вас, лейтенант Даллас.
– Для меня честь – встретиться с вами, сэр.
Уитни проводил Обермана до дверей. На пороге бывший начальник Центрального полицейского управления повернулся к Еве.
– Вы думаете, что смерть Гарнета связана с убийством этого Кинера?
– Я не работаю над делом Гарнета, сэр, но сотрудничаю и буду продолжать сотрудничать в полной мере с офицерами, ведущими следствие.
– Понятно. – Он задержал на ней долгий взгляд и вышел, не сказав больше ни слова.
– Он расстроен. – Уитни закрыл дверь. – Возмущен и расстроен тем, что оказался в ложном положении. И он сейчас мучается, гадает, тревожится, спрашивает себя, какую роль во всем этом играет его дочь.
– Да, сэр, – согласилась Ева. – А скоро, очень скоро ему станет еще хуже.
Когда Уитни подошел к окну и взглянул на свой город, Ева поняла, что он тоже возмущен и расстроен.
– Долгие годы он отдавал себя этой работе, этому городу. Долгие годы занимал командное кресло. Сколько труда он вложил в реформу этого департамента после Городских войн! И это всегда будет связано с его именем.
– С ее именем.
Уитни повернулся к ней и покачал головой.
– У вас нет детей, Даллас. Это всегда будет его имя. А она всегда будет его позором.
Ева выждала, пока Уитни не вернулся к столу. Он тяжело опустился в кресло.
– Позвольте мне говорить прямо, сэр.
– Говорите.
– Я не могу и не буду отрицать, что многое из этого отразится на вас. Вы – командир, значит, в ответе за все. Но я все-таки скажу: вы не в ответе.
– Сами же говорите, я командир. Стало быть, я в ответе.
– Нет, сэр. Брать ответственность на себя и быть в ответе – это разные вещи. Берешь на себя ответственность, потому что так надо. Потому что иначе быть не может. Но Рене Оберман в ответе и в каком-то смысле ее отец тоже, хотя это ужасно несправедливо. Это его имя, его репутация, уважение, которое он вызывает, дали ей возможность… Одни стали смотреть на нее сквозь пальцы, другие пошли за ней следом… И все из-за имени ее отца.