— Но ты же пришла, и я очень рада тебя видеть.
Китти сглотнула:
— Ты ничего не сказала об этом.
— О чем?
— Ты знаешь, о чем.
— Не знала, готова ли ты это обсуждать.
— По правде говоря, нет.
— Вот видишь.
Они помолчали.
— Меня полощут в газетах, на радио — везде, — решилась наконец Китти.
— Я здесь не получаю газет.
Китти притворилась, будто не замечает стопку на подоконнике.
— Куда бы я ни пошла, все смотрят на меня, тычут пальцами, словно я прокаженная.
— Оборотная сторона популярности. Ты же телезвезда.
— Я не телезвезда. Я — идиотка, осрамившаяся на телевидении. Есть разница, а?
Констанс молча пожала плечами, словно разница не так уж и велика.
— Ты не советовала мне идти на телевидение. Скажи теперь: «Я же тебя предупреждала» — и покончим с этим.
— Я никогда так не говорю. От подобных слов никакого толку. — И Констанс снова пожала плечами, ее фирменный жест.
Китти выпустила пальцы Констанс и тихо спросила:
— Работа все еще за мной?
— Пит не поговорил с тобой? — Похоже, Констанс рассердилась на ответственного редактора.
— Говорил. Но мне надо услышать это от тебя. Мне важно услышать это от тебя.
— «Etcetera»[1] по-прежнему желает видеть тебя в своем штате, — без колебаний ответила Констанс.
— Спасибо! — шепнула Китти.
— Я поддержала твое желание работать на телевидении, потому что знаю: ты хороший репортер, а можешь стать великим. У всех бывают ошибки, у кого-то больше, у кого-то меньше, но никто не безгрешен. И когда такое случается, надо использовать этот опыт, чтобы стать лучшим репортером, а главное, лучшим человеком. Помнишь, какой сюжет ты предложила мне, когда явилась на собеседование десять лет тому назад?
Китти рассмеялась, но ее передернуло.
— Нет, — солгала она.
— Конечно же, помнишь. Ладно, раз ты не хочешь сказать, скажу я: я спросила, если бы тебе прямо сейчас предложили написать статью о чем угодно, какой сюжет ты бы выбрала.
— Не надо, Констанс! Все я помню! — Китти сильно покраснела.
— А ты ответила, — продолжала Констанс, будто ее и не перебивали, — что слышала о гусенице, которая не смогла превратиться в бабочку.
— Да помню я, помню.
— И ты бы хотела узнать, как чувствует себя тот, кого лишили такого чуда. Ты хотела понять, что чувствует гусеница, если у нее на глазах сестры превращаются в бабочек, а она знает, что с ней этого никогда не случится. Собеседование проходило в день президентских выборов в США, в тот самый день затонул круизный лайнер с четырьмя с половиной тысячами пассажиров на борту. Из двенадцати кандидатов, явившихся к нам в тот день, ты единственная не заговорила о политике и о лайнере и не выразила желания провести день с Нельсоном Манделой. Тебя интересовала только эта бедняжка гусеница.