— Одиннадцать? — я мигом протрезвела. — Бедная баба Капа!
Митрич, прощаясь, обнял меня, притиснул к толстому животу, прогудел растроганно:
— Иркина дочка! Жду в субботу.
И сунул деньги в мою сумочку.
Йоханн отвез меня домой. Я думала, он уедет к себе, но он тяжело выгрузился из машины. Долго жал мне руку на прощание, а потом вдруг спросил, нельзя ли ему взглянуть на Катюшу. Я не посмела отказать.
Я открыла дверь своим ключом. Вся троица — баба Капа, Катька и Митяй спали сладким сном на диване.
— Баба Капа, — я тронула ее за плечо. — Я дома.
Она встрепенулась, мелко перекрестилась.
— Ох, Лизонька, а мы уже заждались. Ну как?
— Отлично, баба Капа. Я могу отдать вам деньги. Мне заплатили.
— Да разве ж я… я ж понимаю! Катька вроде как моя уже, — сказала она, вспыхнув от радости. И тут заметила Йоханна. Уставилась во все глаза, даже рот приоткрыла.
— Это Йоханн Томасович, мы работаем вместе. Он привез меня домой. Спасибо вам, баба Капа. Катьку я уложу сама.
Я проводила ее в прихожую. Она многозначительно посмотрела на меня и сказала:
— Видный мужчина. Сурьезный. Йоханн… не из наших, видать. Оно и лучше.
Йоханн стоял у дивана, рассматривал спящую Катьку.
— Она похожа на Иру, — сказал он дрогнувшим голосом.
— Похожа, — согласилась я, поднимая сестру и перенося ее на диван-кровать. — И характер такой же… Легкий. Никогда не плачет.
— Да… легкий, — произнес Йоханн и вздохнул.
Я уложила Катьку, накрыла одеялом, подоткнула со всех сторон, недоумевая, почему он не уходит. Сама же я валилась с ног.
Он не догадался сесть, а я не догадалась пригласить. Стоял длинный, тощий, сунув руки в карманы. Его взгляд смущал меня. Неужели он решил, что… Не может быть, фу, глупость какая! У нас просто дружеские отношения. А почему он тогда не уходит? И как дать ему понять вежливо, что уже поздно?
— Лизочка, — Йоханн кашлянул, — а если нам чайку? Ты не очень устала?
Ему не хотелось идти домой. Мне же больше всего на свете хотелось упасть в кровать и отключиться.
— Конечно, Йоханн Томасович, — ответила я. — Я сейчас поставлю чайник.
— Лизочка, называй меня Йоханн, зачем так официально? Мы ведь не чужие!
Это как понимать? Я подозрительно уставилась на главреда. Лицо у него было печально-умиротворенное. Я вспомнила, как Ира назвала его старой кочерыжкой, и невольно улыбнулась. Ох, эта Ира! Пролетела метеором, обожгла, свела с ума и исчезла. Поминай как звали. А я дура! Никаких поползновений на мою честь не последует! Бедный Йоханн хочет поговорить о моей матери, зализать нанесенные любовью раны и еще раз пережить свое недолгое счастье.