- Товарищ старший лейтенант, - тоже пытаясь унять свое волнение с помощью разговора, обратился Суров к офицеру, заговорив с ним о наболевшем, - Вы не слышали, когда нас на дембель собираются отправлять?
- Почему же не слышал, - Владимир натянуто улыбнулся, - слышал: как только, так сразу…
- Ну, это понятно, - тоже нервно улыбнувшись, протянул ефрейтор. – А если точнее?..
- А если точнее, то ты и сам прекрасно знаешь, что пока замену вам не пришлют, о вашем дембеле не может быть и речи.
- Знать-то я знаю, - скривившись, протянул Суров, - только домой уже ужас как хочется… Я на эти афганские горы уже спокойно смотреть не могу.
- А ты и не смотри. Вон, - Владимир взглядом указал солдату на дорогу, - смотри лучше под колеса – живее будешь…
- Да уж хотелось бы до дембеля дожить… - Зло усмехнувшись, Суров сквозь стиснутые зубы, продолжил. - За год, что я тут, выполняя интернациональный «долг», помогал духам коммунизм строить, я уже двенадцать пацанов домой в цинке отправил… А ради чего они тут жизни свои отдали, а, товарищ старший лейтенант? Неужели кто-то и впрямь надеется на то, что в этой нищей феодальной стране можно что-то построить?
Около минуты Владимир сидел молча, силясь что-то ответить, но ничего стоящего на ум ему не приходило. Наконец, поморщившись, он неопределенно произнес:
- Ну, раз помогаем, значит, кто-то на это надеется…
- А вы, товарищ старший лейтенант, как сами считаете? – оторвав взгляд от дороги, Суров в ожидании ответа с интересом посмотрел Владимиру в лицо.
- А я, Суров, офицер и коммунист, поэтому я обязан думать так, как мне это приказывает наша партия и правительство.
- Понятно, - после напряженной работы мысли, ехидно хмыкнул ефрейтор, - «Демократический централизм!»…
- Вот именно, Суров, - улыбнулся в ответ Владимир, удивившись при этом глубоким познаниям солдата в области партийного и комсомольского строительства.
Будучи заместителем командира ДШМГ** по политчасти, он, конечно же, не мог себе позволить ответить солдату иначе: он должен был говорить ему о долге, о чести, о Родине, хотя сам, окунувшись в жестокую реальность афганской войны, уже давно стал понимать, что он здесь не Родину-мать защищает. И о так называемой интернациональной «помощи» в его идейной голове бередили точно такие же нехорошие мысли, что и у его подчиненного - ефрейтора Сурова.
А перемена в его сознании произошла тогда, когда он, насмотревшись на быт и нравы местного населения, стал осмысливать происходящее. Он ясно и отчетливо понял, что в этом чужом ему враждебном мире, где даже от ребенка можно ожидать смертельной опасности, - нет ни друзей, ни союзников. Каждый камень в горах, каждый дом в этой забытой богом стране представлял угрозу для его жизни. Нет, совсем не такой ему представлялась страна, которой он, ценой своей жизни должен был бы помочь построить социализм.