Однако чем ближе была осень, тем сильнее меня раздражала вся эта история с инвентаризацией. Чтобы наша опись сошлась с накладными, нам приходилось всякий раз дописывать «15 отложено» в колонке «Платья и жакеты», и до меня внезапно дошло, что я, сколько ни убирала, ни разу их не заметила.
— А почему мы всегда пишем «15 отложено»? — спросила я Дафну. — Где они?
— Отложены, — сказала Дафна.
— Но где? — настаивала я. — Я их ни разу не видела.
Дафна зажала губами сигарету. Одной рукой она перелистывала накладные, в другой держала мажущую шариковую ручку. Изо рта у нее сочилась тонкая струйка дыма.
— Не куришь еще? — спросила она. — Не тянет попробовать?
Меня удивляло — тогда и потом — как люди стараются «поделиться» дурной привычкой. У нас дома все были воинствующие противники табака.
— Да как-то не думала… Когда родители не курят… И все равно я не могла бы курить дома, из-за брата…
Дафна вытаращилась на меня, не то фыркнула, не то икнула, потом презрительно расхохоталась.
— Не курят! Да твоя мать дымит, как паровоз! Каждый перерыв! Ты что, не видела? Да как это ты не видела?
— Нет, — ответила я. — Не видела.
Тем больше была я обманута[2].
С ручки у Дафны стекла и капнула паста.
— Не надо было говорить?
— Да нет, все нормально, — ответила я, убеждая себя, что всякое знание полезно, от кого бы оно ни исходило.
Дафна глянула на меня без всякого выражения.
— А что с твоим братом, почему при нем нельзя курить?
Я посмотрела на часы.
— У миссис Сигал сейчас начнется перерыв.
Улыбнулась Дафне и пошла в торговый зал, говоря себе: неважно. Маленькая домашняя ложь. Для общей пользы. Даже забавно. Или будет забавно со временем. Пустяки — все равно что загнать под кожу кончик иголки.
Однако чуть позже я принялась искать эти самые пятнадцать «отложенных». Я ввинчивалась в темные закутки, где неведомого происхождения ящики острыми углами били меня по ногам. Дафна так и не отправила коробки, которые я упаковала и завязала бечевкой. Они по-прежнему стояли оседающими штабелями; проволочные вешалки выдирались наружу и кусали меня за икры. Отодвигая громоздкие пальто, сражаясь с «ламами», я проникала в самые дальние щели. Подай мне заступ и железный лом[3].
Ни-че-го. Я переписала все вещи, какие нашла, вытаскивая их за шкирку из полиэтиленовых саванов, чтобы посмотреть ярлык, или, если не могла вытащить, собирала полиэтилен в гармошку на горле. Я видела ярлыки, видела платья и жакеты, но не видела тех пятнадцати. Я выбралась наружу, ни разу не оглянувшись, и записала в блокноте: ноль, ничего, пусто. Дырка от бублика. Платьев и жакетов — нисколечко. Если и были, то сплыли. Я понимала, как это произошло: их вызвали из небытия, чтобы покрыть какую-то неблаговидную историю, чей-то чудовищный недосмотр или кражу, от которой у отчетности ум зашел за разум. Они — вымысел, возможно, древний, возможно, старше самой Дафны. Поправка к реальности,