И Маркус походил на отшельника, удалившегося на удаленную горную вершину и забывшего о том, что внизу, под его ногами, кипит бурная жизнь, отзвуки которой не достигали его.
Необычайная тишина царствовала в усадьбе!…
Вся деятельность сосредотачивалась внутри большого двора, отделенного от дома площадкой, усыпанной гравием, на которую выходило крыльцо. Площадка была окружена грушевыми деревьями, ветки которых ломились от тяжести плодов, а у ворот помещалась конура Султана.
Как ни деятельна была госпожа Грибель, она не терпела в главном доме суеты и не позволяла людям хлопать дверьми, а снаружи было еще тише. Там только царствовали голуби, да изредка по дороге, пересекавшей дерновую лужайку перед домом, проходила женщина со связкой хвороста на спине, или толпа ребятишек, собравшихся в лес за ягодами.
Маркус не отправился в намеченное путешествие, но не сидел, сложа руки, в усадьбе: он приводил в порядок дела.
Уже давно проектировалась железная дорога, которая должна была коснуться „Оленьей рощи“. И надо было хорошенько обдумать, чтобы железная дорога не угрожала отнять лучший кусок пахотной земли, а прошла бы по менее ценному грунту.
Маркус обошел все свои владения и всюду встретил образцовый порядок и разумное ведение хозяйства, бережно сохранявшее производительные силы почвы. Исключение составляла мыза, казавшаяся заплатой на роскошном платье.
– Пока жива была старая госпожа, земля еще возделывалась, – сказал Петр Грибель Маркусу, – судья нередко сам ходил за плугом, да и у него был работник. Но потом судья одряхлел, работник сбежал следом за служанкой, так что о полевых работах не могло быть и речи, если бы не лесничий из княжеской рощи. Он родом из той местности, где прежде судья держал в аренде княжеское имение. В юности этот лесничий служил у судьи поденщиком и, кажется, очень привязан к старым господам. Все свободное от трудной службы время он проводит на пашнях мызы, и молоденькая служанка помогает ему, я сам видел!
Маркус еще ни разу не был на мызе!
Он намерен был исполнить последнюю волю прежней владелицы усадьбы, несмотря на то, что она была выражена на клочке бумаги и не подписана свидетелями. Но ему противно было вступать в личные переговоры с судьей и „гувернанткой“, поэтому он хотел устроить это дело письменно, по возвращении домой.
Маркус не тяготился одиночеством, которое ему пришлось испытать впервые. Он не был пресыщен жизнью, большой город с его шумом имел для него притягательную прелесть. Он всей душой отдавался наслаждениям, так как был молод, и горячая кровь кипела в его жилах. Однако он был рад отдыху в этой глуши после шумного зимнего сезона и усиленной работы на фабрике.