Может быть, увидевши бесчисленное множество пеньков, оставшихся на месте былого могучего леса, Репин впервые подумал о своей будущей картине. От леса, варварски истребленного деревенскими богатеями, мысль шла к большим обобщениям о судьбах пореформенной России.
В первое время Репин потянулся к местной интеллигенции. Хотелось узнать, чем она живет, к чему стремится? В Чугуеве было много художников.
Но быстро наступило разочарование. Одаренных мастеров кисти мало, все только ремесленники-иконописцы. Мало и вяло думают, мало знают. По-прежнему он среди них — самый образованный человек. Интерес к этой группе земляков быстро иссяк. Захотелось окунуться в толщу народа, ближе узнать его чаяния.
Рано наступила в тот год зима. Запрягали они с отцом легкие санки и мчались по укатанным зимним дорогам в деревни и села. А нередко Репин вскакивал на коня и один отправлялся в путь. Гостем заявлялся на свадьбы, слушал споры на волостных собраниях, толкался по ярмаркам, базарам. Смотрел, рисовал в свой альбомчик все, что поражало: интересный тип, живая сценка, далекая снежная улица. И — дальше, на постоялые дворы, в кабаки и трактиры, туда, где собирается простой люд, где спорят и дерутся, пьют и веселятся.
Наполнил альбомы живыми зарисовками, наслушался откровенных излияний, навидался, чем живет и дышит русский крестьянин.
Чугуев нравится все больше. Поленову Репин отзывается о нем восторженно: «И как он колоритен, оригинален! Одно слово — Испания!»
И Репин проникся мыслью, что место их всех — у родной земли, только она напитает животворными соками, подвинет кисть на большие, значительные произведения.
В противовес советам Стасова Репин отговаривал Поленова возвращаться в Париж. Он расхваливал увиденную им в Чугуеве жизнь, звал его тоже припасть к этому неиссякаемому источнику вдохновения. С увлечением рассказывал он, как действительность, доселе никем не изображенная, заиграет на его полотнах, как подпадет он под обаяние поэтической правды жизни.
Сам тем временем весь уходил в изучение быта крестьян. Темы одна за другой теснились в его голове, гак и просились на холст. Если бы можно было сейчас восстановить лист за листом альбомы с чугуевскими зарисовками и напечатать их, они лучше всяких воспоминаний показали бы, какие наблюдения производили на художника большее впечатление, что питало его творчество.
Рисунки этой поры мало сохранились. Увиденные сцены находили отражение в картинах, которые нам кажутся теперь подступами к чему-то большому, главному, что еще предстояло сделать. Художник изобразил спор в волостном правлении, солдата, вернувшегося с войны. Это как бы наброски с натуры. В них уже виден зоркий глаз наблюдателя, окрепшее умение запечатлевать на холсте куски подлинной жизни.