Боже мой, Лёнечка, как ты ее любил, обожал и как тосковал, когда подолгу ее не видел. «Ты мой самый потлясаюсий дедуська!» — объяснялась она таким образом тебе в любви и тут же: «А дедуська — мой самый лутьсий подлук». И ты растапливался, как сливочное масло. Догадываясь о твоем желании увидеть Оленьку, я привозила ее к нам. Ты был счастлив!
А иногда ты вдруг останавливал на ней по-смешному пристальный взгляд, пытаясь что-то постичь для себя, и надолго уходил в свои мысли, пока я тебя не возвращала к нам. Ты легко вздрагивал, улыбался, глаза теплели. О чем ты думал?
Естественно, всегда к приезду Оли готовилось много вкусных вещей, но сначала надо было ее накормить, что было делом не из легких. Соревнования — кто быстрее съест — она или «деда», не всегда давали положительные результаты, и поэтому вскоре у нас на этот случай появился Карабас-Барабас, который находился за входной дверью и никак не мог войти в дом, если Оленька съедала тарелочку супа, а он, злой, так этого хотел, чтобы… да уже неважно, что бы он сделал; тарелка быстро опустошалась. Оля торопилась съесть, глядя на дверь, все время имея в виду это страшное чудовище. Ну, кажется, все съедено. Деду в приказном порядке: «Сказы ему — уходи, Калабас-Балабан, не тлогай мою дотьку холесенькую, клясявитю!» А дальше от себя, показывая язык в сторону двери и грозя крохотным кулачком: «Вот тебе, бестальковый!.. Стоить тут, хулюганить! Вот и хулюгань!» По-актерски долго держится злобная мимическая пауза. Мы с тобой отворачиваемся, еле сдерживая смех.
Пройдет какое-то время, Оленька пойдет в 1-й, 2-й, 3-й класс, народятся другие внучки и внуки, которых ты также будешь любить, но Оленька всегда будет оставаться первой любовью, и ты всегда будешь вспоминать ее в двухгодовалом возрасте, когда не выговаривались отдельные буквы, когда Ольга проявляла удивительные актерские способности. Отсюда и обращение ко мне, подражая Оленьке: «Нюсенька, покулим?»
Однажды я подвезла вас с Олей к парку «Зенит», что находился рядом с нашим домом, на Таганской улице. Выходим из машины, Ольга крепко схватила тебя за руку Я шла на полшага сзади, наблюдая за вами и наслаждаясь семейной картинкой. Ты уже ходил с трудом, но как отказать своей любимице, она ж — святое, тем более она так хотела «поплыгать» на батуте. Заранее я ей объяснила, что такое батут, что на нем можно прыгать как дома на диване, только подскакивать еще выше и если даже упасть, то это нисколько будет не больно, потому что он мягкий, — как можно понятнее разъясняла я ей. И вот в сторону этого батута мы втроем и направляемся. Ты держишь Олю за руку, гордый как дед, а Ольга, глядя на бегающих взад-вперед детей, вдруг громко им сообщает: «А мы с дедой идем плыгать и падать!..» В общем-то никто особенно не обращает на нее внимания — Лёню не узнают. Ольга прибавляет звук «А мы с дедой идем плыгать и падать!» Эффект тот же, но кто-то обернулся, и Оля, воодушевленная чьим-то вниманием, кричит уже совсем громко: «А мы с дедой идем плыгать и падать!» Мне стало смешно, представив на батуте прыгающего и падающего «дедуську». А батут приближался, и вдруг маленькая стала заметно сникать, пружинки внутри ослабли, в глазах стало появляться что-то вроде страха, а уж когда мы почти вплотную подошли к этой огромной надутой подушке, где весело прыгали и гоготали дети, она вдруг заплакала и наотрез отказалась «плыгать», а уж тем более «падать». И никакие наши с Лёней уговоры, вроде того что — «посмотри, дети прыгают, падают и смеются, и никто не плачет», — не помогали.