– А Метелл? – вклинился Квинт.
– Если вы дадите мне немного времени, то я уверен, что сумею чем-нибудь умаслить и Метелла.
– А Помпей?
– Помпей, как всем нам известно, всего лишь смиренный слуга Республики, – ответил Цицерон, сопроводив свои слова небрежным взмахом руки. – Но главное, – с невозмутимым видом добавил он, – его здесь нет.
Последовала пауза, после которой Квинт вдруг засмеялся.
– Его здесь нет, – повторил он вслед за Цицероном. – Это верно, его здесь нет.
Следом за ним засмеялись и все мы.
– Вот так-то лучше! – улыбнулся Цицерон. – Главное искусство жизни состоит в том, чтобы решать проблемы по мере их возникновения, а не падать духом, заранее пугая себя тем, что когда-то они появятся. И уж тем более это недопустимо нынче вечером. – Внезапно по его щеке скатилась слеза. – Знаете, за кого нам следует выпить? Мы должны поднять кубки за память нашего дорогого кузена Луция, который находился с нами на этой самой крыше, когда я впервые сообщил о своих устремлениях добиться поста консула. Как бы счастлив он был, если бы дожил до сегодняшнего дня!
Цицерон поднял свой бокал, и мы, последовав его примеру, тоже, но я невольно вспомнил последнюю фразу, сказанную ему Луцием: «Слова, слова, слова… Настанет ли когда-нибудь конец твоим фокусам?»
Позже, когда все разошлись – гости по домам, а домочадцы по кроватям, Цицерон, подложив руки под голову, лежал на спине и глядел на звезды. Я же тихо сидел на лежанке напротив, держа наготове свои таблички – на тот случай, если понадобится что-нибудь записать. Я пытался не заснуть, но ночь была теплой, а я очень устал, и после того как я клюнул носом в четвертый или пятый раз, Цицерон посмотрел на меня и сказал, чтобы я шел спать.
– Ты теперь – личный секретарь человека, избранного консулом, – проговорил он. – Твой разум должен быть таким же острым, как твое перо.
Я поднялся, чтобы уйти, а Цицерон вернулся к созерцанию ночного небосвода.
– Как оценят нас последующие поколения, а, Тирон? – вдруг вновь заговорил он. – Вот – единственно важный вопрос для любого государственного деятеля. Но есть еще одна штука: для того, чтобы они могли судить о нас, они должны нас помнить.
Я подождал еще немного, думая, что он добавит что-то еще, но Цицерон, казалось, уже забыл о моем существовании, и я тихо вышел, оставив его наедине с самим собой.