Цицерон вышел в центр и теперь обращался уже не только к судьям, но и ко всем слушателям, собравшимся на форуме.
– Вы имеете право спросить меня: «А сам-то ты обладаешь теми качествами, которые только что перечислил?» – и будете правы. Для того чтобы приобрести их, я не покладая рук трудился с самого детства. Каждый знает, что вся моя жизнь была связана с форумом и располагающимися здесь судами, что мало кто в моем возрасте, если таковые вообще существуют, успел принять участие в столь многих судебных процессах, что все то время, когда я не защищал своих друзей, я всецело посвящал обретению навыков и знаний, совершенствуясь как юрист. Но даже я в ожидании дня, когда обвиняемый предстанет перед судом и мне предстоит произнести речь, испытываю не просто волнение, а трепет, который охватывает меня с головы до пят. Ты, Касилий, не испытываешь подобного страха и волнения. Ты полагаешь, что стоит зазубрить пару стандартных фраз вроде: «Я молю всемогущих и всемилостивейших богов…» или «Хочу просить вас, многоуважаемые судьи, если вы сочтете это возможным…», и успех тебе обеспечен.
Цицерон выдержат эффектную паузу, а затем продолжал:
– Касилий, ты – ничто, и тебе не на что рассчитывать! Гортензий уничтожит тебя! Но он при всем своем уме будет бессилен против меня. Ему никогда не удастся сбить меня с толку, запутать и ослабить мои позиции, на какие бы уловки он ни пускался. – Цицерон посмотрел на Гортензия и отвесил ему шутовской поклон. Гортензий встал и ответил таким же поклоном, отчего в толпе послышался еще более громкий смех.
– Мне хорошо известны все ухищрения и ораторские приемы этого стряпчего, – продолжал Цицерон. – При всей его изворотливости, когда он вступит в поединок со мной, этот суд превратится в экзамен его собственных способностей. И я хочу заранее предупредить его: если вы решите передать это дело мне, ему придется в корне пересмотреть свои подходы к ведению защиты. Если обвинение будет поручено мне, у него не будет основания думать, что суд можно подкупить, не нанеся при этом ущерб большому числу людей.
При упоминании о подкупе толпа тревожно загудела, а Гортензий вскочил со своего места. Цицерон махнул на него рукой, веля сесть, и продолжал говорить. Его обвинения обрушивались на головы оппонентов подобно ударам кузнечного молота. Не стану приводить здесь всю его речь, которая длилась около часа. Я подробно записал ее, и она теперь доступна для каждого, кому это интересно.
Цицерон обрушился на Верреса, обвиняя его в мздоимстве и подкупе, на Касилия за его прежние связи с Верресом, на Гортензия, который трусливо предпочитает иметь дело со слабым соперником. Закончил он обращением к судьям, подойдя к ним и заглянув каждому из сенаторов в глаза.