– И что ты сделал?
Эгидио развел руками.
– Я написал послу Венеции, сообщив то, что узнал от Франческо. Чтобы предупредить его. Но должно быть одно из моих писем перехватили.
– Разве ты не впутал в это дело своего брата?
– До сих пор он сам мог отлично о себе позаботиться.
– Но что заставило тебя так поступить?
– Я хотел сделать хоть что-нибудь. Сейчас Сенат занимается только тем, что одобряет новые указы Борджиа, и ничем больше. Если бы не это, Сенат бы вообще распустили. Сенату нечем заняться, всем заправляют Борджиа. Знаешь, что делает с людьми безделье? – Эгидио тряхнул головой. – Оно меняет человека. Сознаюсь, я начал играть в кости, пить…
– И распутничать.
Сенатор посмотрел на Эцио.
– А ты догадливый. Даже очень. Что меня выдало? Одежда пропахла духами?
– Вроде того, – улыбнулся Эцио.
– Хммм. В общем, как я уже говорил, мы, сенаторы, привыкли заниматься тем, чем занимались прежде – прошениями о решении реальных проблем, типа – ох, я даже не знаю, с чего начать? – незаконная жестокость, брошенные дети, уличная преступность, процентные ставки по кредитам. В некотором роде, мы сдерживали Киджи и других банкиров. Теперь же законодательство заключается в том, что нам позволяют самостоятельно выбрать тему для обсуждения, – какую-нибудь ерунду, вроде того, какой ширины должны быть рукава женских платьев.
– Но ты не такой. Ты выманиваешь деньги на решение выдуманных проблем, чтобы расплатиться с долгами.
– Мальчик мой, эти проблемы вовсе не выдуманы. Как только власть снова окажется в руках законного правительства, а я укреплю свое финансовое положение, я намерен с удвоенной энергией взяться за решение этих проблем.
– И когда же наступит сей день?
– Будь терпелив. Тирания, конечно, невыносима, но и она не вечна. Она слишком хрупка.
– Хотел бы я в это поверить.
– Конечно, ты должен восстать против неё. Что бы ни случилось. Думаю, ты этим и занимаешься. – Он помолчал. – Я, наверное, лет на десять-пятнадцать старше тебя. Я многое должен успеть за оставшееся мне время. Ты никогда не смотрел на могилы и не думал: «Самое значительное дело, которое я сделал в своей жизни, – это смерть»?
Эцио промолчал.
– Нет, – продолжил Эгидио. – Думаю, не думал, – он снова стал самим собой. – Проклятые письма! Не нужно было посылать их послу! Чезаре убьет меня, как только ему представится такой шанс, не смотря на долги, если, конечно, он, каким-то чудом, не решит сорвать злость на ком-нибудь другом. Видит Бог, Чезаре очень непостоянен.
– Есть ещё кто-нибудь? Твой брат?
– Я себя никогда не прощу!
– Почему? Ты же политик.