– То есть Анжелика Львовна грозилась их опубликовать, если ты снова будешь претендовать на ее место? – уточнила я.
– Сделать достоянием общественности, как она выражалась. Как ты понимаешь, мне страшно не хотелось, чтобы кто-то из тех, с кем я общаюсь теперь, знал про моих мамашу с папашей и братца с сестричкой. Братец, кстати, изолирован от общества после убийства трех человек. Придушили бы этого дебила при рождении – люди бы живы остались. Так нет – у нас же государство гуманное, уродов жить оставляет, пусть окружающие помучаются. И после того, что он сделал, его не усыпили!
– У нас вообще никого не усыпляют, – заметила я.
– А надо бы. С какой стати государство, то есть мы с тобой, продолжаем кормить дебила, который убил троих нормальных людей? Ведь он же в специализированном учреждении находится. На него тратятся лекарства, там специально обученный персонал, а в больницах сиделок нет для людей, которым на самом деле требуется сиделка! Которые еще могут поправиться, а если не могут, то заслужили уход в конце жизни за то хорошее, что сделали! А мой братец ничего хорошего не сделал! Только всем жить мешал. Всегда! И ведь живучий оказался! Сестрице осталось недолго – она законченная наркоманка. Папаша с мамашей, думаю, еще покоптят небо. Здоровье у них обоих железное.
– Как ты попала в журнал?
– Одна из соседок, которая меня прикармливала в детстве, работала корректором в «Ленинградской правде», а потом в «Санкт-Петербургских ведомостях». Она меня читать научила – и приучила к книгам. Мне вдруг захотелось писать… Я статейки начала клепать. Ей носила. Она правила, объясняла ошибки. Потом она же помогла пристроить первые статейки, устроиться на работу… Ну а дальше я сама завоевывала свое место под солнцем. Впивалась ногтями и зубами.
Люська рассмеялась. Я подозревала, что она использовала еще один, чисто женский метод, но не мне же ее судить? Я не изменила своего мнения. И я на самом деле была рада, что она смогла вырваться из жуткого дома, где прошло ее детство.
– А где сейчас та женщина? Она жива?
– Жива, – кивнула Люська. – Теперь я ей помогаю. Пенсия-то нищенская, а работать по специальности не может – с глазами плохо. Вожу ей продукты, деньгами она категорически отказывается брать. Раза два в неделю к ней заезжаю. Ведь для нее главное – общение. Говорит, что хочет дождаться от меня внуков – и можно спокойно умирать. Но какие дети, Наташа? К детям я не готова. И мужика не знаю, где нормального взять. А детям нужен отец. То есть я не хочу, чтобы мои дети были в чем-то обделены. Положен отец – значит, будет отец.