Но было в школе Маргарет Фокс и такое, что вызывало у Тима отвращение, а именно «правило Обществ» — только так, всегда с заглавной буквы. В дополнение к обычным урокам от учеников требовалось, чтобы они обязательно стали членами одного из Обществ: академического, творческого или физкультурного. Философия идеи состояла в том, что Общества должны были (предположительно) облегчить чокнутым ученикам школы Маргарет Фокс возвращение к относительно нормальному поведению, как будто это было возможно за высокими стенами, окружавшими территорию учебного заведения. Тим презирал эти Общества, потому что они вынуждали его поддерживать отношения с другими учениками, но он умудрился записаться в три такие группы, которые сводили контакты к минимуму. Тим выбрал для себя группу любителей пеших прогулок, группу рисования и группу филателистов, потому что при каждом из этих видов деятельности он мог оставаться в одиночестве, несмотря на присутствие других людей. От него ведь не требовалось общения в буквальном смысле, он просто должен был слушать ту ерунду, которую гудели руководители групп насчёт объекта его предполагаемого интереса.
И именно это и происходило в данный момент, на собрании постоянных членов группы любителей пеших прогулок. Квинси Арнольд, как обычно, болтал какую-то ерунду в конце их дневной прогулки. Ничего особо интересного и тем более сложного не было в маршруте от Мэнсригга к Мэнсригг-холлу, а оттуда к Таун-Бэнк-роуд, но всю дорогу Квинси молотил языком такое, что можно было подумать: группа бродила в Альпах и поднималась на вершину Маттерхорна. Главным в маршруте было то, что они посмотрели на утёс Бен-Крэгг, о котором Тим подумал, что это просто очередной кусок известняка, торчащий из земли. Но главной целью прогулки явно было то, что Квинси смог вволю наговориться о том, что он называл Большим Приключением: о предстоящем походе к Скаут-Скар. Он сказал, что такое приключение может случиться только весной, а до того все члены группы должны готовиться к нему. Тра-та-та и так далее. Квинси мог болтать как никто другой, и он просто был вне себя от восторга, говоря о всяких кручах и склонах, а уж тем более о валунах, оставленных в незапамятные времена ледниками. Тиму всё это было так же интересно, как учиться китайским иероглифам у слепца, но он прекрасно понимал, что должен смотреть на Квинси, когда тот несёт всякую чушь, и он всегда старался, чтобы на его лице отражалось нечто похожее на интерес, он всегда был настороже…
Задолго до окончания похода Тиму захотелось опорожнить мочевой пузырь. Он знал, что ему бы следовало отойти в сторону с тропы и сделать что надо до того, как они сядут в автобус и вернутся в школу. Но ему противно было делать это на людях, потому что он никогда не знал, как это воспримут те, вместе с кем он был вынужден гулять. Поэтому он подавил нужду и мучился, слушая болтовню Квинси, подводившего итоги их дневного путешествия — «приключения», — а когда они наконец вышли из автобуса на школьном дворе, пулей помчался в ближайший туалет и избавился от страданий. При этом он постарался, чтобы часть струи попала на пол, а часть — на его собственные брюки. Закончив, Тим подошёл к зеркалу, внимательно себя рассмотрел, сковырнул прыщик на лбу — да так, чтобы показалась кровь, что всегда было приятно, — а потом пошёл за своим сотовым телефоном.